Ради тебя - Катерина Снежинская

— Да дело-то выеденного яйца не стоит, — заверил её Доусен. — Где старый Крайт бумаги папашки вашего спрятал? То есть где, я понял — в камине. Потому дело за малым стоит, научите, как тайник открыть.

— Вы за мной следили? — уточнила Арьере, пытаясь сообразить, как бы половчее выбраться из того, во что она вляпаться умудрилась.

— Следил, понятно, — не стал отпираться Джерк. — То бишь, не совсем следил, а ждал, когда явитесь. Недаром же вы в тот дом причапали, верно?

— Так что ж не дождались, пока я всё сама открою?

— Да вот поторопился. Арчер-то, гнида имперская, на пятки наступает, — покаялся колонист, разведя руками. — А я решил было, что там, за цветочком, старик всё и схоронил. Выходит, ошибся.

— Оши-иблись, — протянула Тиль. — Опять ошиблись. Мастер Доусен, а вы вообще кто?

— Значится, всё ж решились время потянуть? — усмехнулся Джерк, скребя ногтем щёку с пробивающейся рыжеватой щетиной. — Оно, конечно, может, и умно, да не слишком. Ну чего вы, в самом деле, добиться-то желаете? Чтоб я вас мучить начал, снасильничал?

— А вы можете? — живо заинтересовалась Арьере.

— Да могу, конечно, — смутился колонист. — Даже того… с удовольствием. В смысле, пытать-то с души воротит, понятно, и насильничать не тянет. А вот если по обоюдному, так сказать, согласию, то с радостью.

— Какой-то не слишком убедительный из вас палач.

— Так это я пока добрый, — заверил Доусен, сплюнув соломинку в сторону. — Только мне всё ж милее по-хорошему разойтись.

— Не получится, — огорчилась Тиль.

— Чегой-то?

— Да, понимаете, я, конечно, дура набитая, — призналась доктор, — но даже мне понятно: в живых вы меня оставите лишь до тех пор, пока не отыщите нужное. Архив же ещё вывезти надо, а на это время потребуется, верно? А Арчер… Он же ваш конкурент, я правильно поняла? Так вот Арчер его не даст. И даже если я Небом поклянусь, что ничего ему не скажу, рисковать вы не станете. Такой расклад выходит?

Мужчина медленно кивнул, глядя на Арьере исподлобья.

— Так ведь и кровавый след за собой оставлять мне ни к чему, — заметил негромко.

— А зачем кровавый? — удивилась Тиль. — Болото — вот оно, рядом.

Доусен снова кивнул, подобрал с утоптанного земляного пола соломинку, осмотрел со всех сторон, но в зубы совать не стал, бросил.

— Ну пусть так, дело пока терпит, — сказал неторопливо. — Посидите-ка здесь ночку. До смерти-то не замёрзнете, вон одеяльце есть, но поразмыслить времени хватит. Долго ли выдержите, пока не сляжете, как ваш индюк долбанный? Нехорошо так помирать, уж я верно говорю, потому как сам знаю.

— То есть, теперь у меня выбор между тем, чтобы умереть быстро и безболезненно или скончаться в муках? — хмыкнула Тильда. — Не слишком вдохновляюще.

— Ладно, дело к ночи идёт, а утро, говорят, вечера мудренее, — Джерк встал, поправил шляпу. — Тогда, значит, вы тут оставайтесь, да подумайте хорошенько. А я тоже пока мозгами пораскину. Получается, до завтра, госпожа Арьере.

— До завтра, — не стала спорить Тиль, глядя на колониста снизу вверх, неудобно вывернув шею.

— Чего вы так таращитесь? — недовольно буркнул мужчина.

— Да нет, ничего, — помотала головой Тильда.

— Вот хотите верьте, хотите не верьте, да только мне и вправду никакой радости нет над бабами измываться. Дрянное это дело.

— То есть, вы хороший человек, мастер Доусен?

— Может, и не слишком хороший. Но, как погляжу, вы сами желаете меня до ручки довести, а это плохой выбор. Вот как на духу: плохой.

— Я поняла. А вы не могли бы мне оставить лампу или свечу?

— Это ещё зачем? Знак вы подать не сумеете, тут на несколько миль вокруг никакого жилья. А сарай палить не советую, сами сгорите.

— Спасибо за заботу, — вежливо поблагодарила Тильда. — Честное слово, я ничего такого и не собиралась делать. Просто темноты боюсь.

Джерк крякнул, растёр шею и вышел — Арьере уж подумала, что насовсем ушёл, но колонист вернулся, повесил на столб лампу, бросил на подстилку, где Тиль сидела, серные спички и краюху сероватого овсяного хлеба.

— Благодарю вас, — повторила доктор.

Доусен ничего отвечать не стал, изобразил что-то вроде неловкого поклона и снова ушёл.

Тильда вытянула из-под себя одеяло, завернулась в него, как в кокон, напряжённо вслушиваясь в удаляющиеся мужские шаги. И потом, когда уже совсем ничего слышно не стало, ещё долго сидела, боясь пошевелиться. Её колотило — зубы приходилось сжимать, чтоб стучать не начали, руки судорогой сводило. Тошнотный, мерзкий ужас подкатывал кислотой к горлу, стягивал затылок обручем. Он был не только внутри, звериный страх, от которого тянуло тихонько, бессмысленно завыть, лип холодным потом к вискам, спине.

— Без истерик, — пробормотала Тиль, едва шевеля деревянными губами. — Давай только без истерик. Тебя Карт ждёт, Грег, Айда с Джермином, тебе есть куда возвращаться. Думай!

Страх не желал отпускать. Посмеиваясь, он не доказывал, а просто демонстрировал, что в разы сильнее Тильды и преодолеть его у Арьере нет никакой возможности. Уговорить себя не получалось, имена не помогали, ни капельки не согревали. Но доктор с упорством, достойным, наверное, лучшего применения, всё твердила и твердила сквозь стиснутые зубы: «Карт, Грег, Айда, Джермин. Тебе есть куда возвращаться».

* * *

Айда была женщиной решительной, имеющей собственное мнение по любому поводу и уж, конечно, знающей, что прилично, а что нет. Если уж служанка собиралась на своём стоять, то с места её и упряжка тягловых лошадей сдвинуть не смогла бы. Да что там! И новомодной самоходке с этим многотрудным делом не под силу сладить было. Но вот достойного ответа на угрозу… Впрочем, не угрозу даже, а простую констатацию факта, да ещё высказанную таким скучливым тоном, она не нашла.

— Башку отверну, — повторил Арчер.

— Ну идите, коли вам так восхотелось, — сдалась Айда, подаваясь в сторону от двери. — Тока барышни и впрямь нету. Как с утра ускакала, так до сих пор не явилась.

— Об этом я и сам догадался, — нахал передал служанке цилиндр с щегольскими светлыми перчаткам, а вот трость предпочёл при себе оставить. — Собственно, я хотел видеть господина Крайта.

— А вот на то никакой возможности нету! — вспылила старушка. — Хворает он.

На сей раз Арчер даже на угрозы размениваться не стал, просто глянул так неприятно, бровь приподняв. Айда пожевала морщинистыми губами, будто сплюнуть собираясь, развернулась, гневно метнув юбками, и потопала к лестнице, бубня под нос. Странно, но чем дальше она отходила, тем отчётливее становился бубнёж. А когда старуха на второй этаж поднялась, брюнет про себя уже всю правду знал: нахал, наглец, которого от порога приличного дома поганой метлой гнать надо. И, вообще, такие как он, хуже шелудивых псов, да простит Небо, так ведь против правды не попрёшь.