Забытые письма - Лия Флеминг

Лицо Гая уже не стояло непрерывно перед глазами. Та история в прошлом, все кончено. Ей надо теперь смотреть вперед, не проморгать этот неожиданный поворот.

Наверное, когда они прибудут на место, все станет понятно – действительно ли он от души дарил ей все эти комплименты или же это была просто привычная актерская игра? Время покажет, искренен ли он. А она не станет торопить события, не позволит больше ранить себя.

* * *

Леди Хестер, казалось, заняла собой всю парадную гостиную, опершись на свою палку, будто Британия на трезубец[24].

– Итак, что вы думаете о моем предложении?

Эсси настолько была ошарашена, что едва могла говорить.

– Вы предлагаете мне перебраться жить в Ватерлоо… и помогать вам по хозяйству? Простите, я пока не понимаю. Вы хотите продать мой дом?

– Вовсе нет. Мы не собираемся продавать нашу собственность. Просто механик, который открыл мастерскую по соседству с вами, хочет расширять дело, и ему нужно быть ближе к работе. Боюсь, автомобили приходят на смену лошадям. Я подумала, возможно, вы захотите жить немного подальше от деревни.

– Ах, мне нет дела до их пересудов… Пускай хоть горшком называют. Их оскорбления давно не задевают меня. И я не нуждаюсь в благотворительности. Если вы хотите вышвырнуть меня, я подберу себе что-то другое, справлюсь.

– Не будьте такой колючей. Да, быть может, мы по-разному смотрим на вещи, но я знаю, вы честный работник, а нынче так трудно найти надежный персонал. После войны никто не хочет возвращаться на прежнее место.

Комплимент оказался для Эсси неожиданным, но она все еще сомневалась.

– Что вы, конечно, я благодарна вам за такое предложение, но мне надо все обдумать, написать в Америку нашей Сельме, посоветоваться, – она помолчала, кивнув на стопку писем и открыток на каминной полке. – Дочка теперь на Западном побережье, работает компаньонкой у одной леди… умница, нашла такое хорошее место. Встречается с молодым человеком, он шотландец, – со вздохом добавила она. – Вот ведь, проделать такой путь, чтобы встретить волынщика в клетчатой юбчонке, когда у нас в Карлайле – всего-то пару часов на поезде! – их по паре за пенни. Молодежь, что с нее взять – все по-своему делают. А мастер Энгус все еще за границей?

Хестер кивнула.

– Да, спасибо, с ним все в порядке. Так все-таки давайте вернемся к моему предложению. Вы подумаете? Да, и вы уже много месяцев не ходите на собрания Женского института.

– Вы знаете почему. Мне неловко теперь там.

– Какая ерунда! Когда вы будете работать у меня, я обязательно приглашу вас ходить туда вместе со мной. И соседи перестанут вас сторониться… – Она поднялась из кресла, простеганного пуговицами, черные юбки зашуршали о мебель. – Перемены пойдут вам на пользу.

– Ну, как скажете, – вздохнула Эсси. Отчего эта женщина так поступает? Прежде будто и не замечала их, а теперь вот, подумать только, замолвила словечко за Фрэнка, так горячо настаивает, чтобы его имя тоже непременно выбили на памятнике. Вопрос пока отложили, а на День примирения, решили, пусть церковный колокол в одиннадцать утра пробьет ровно двадцать семь раз – по каждому из погибших, и в своем доме каждый сможет встать и почтить его память.

Странноватой старухой она стала, леди Хестер… Бродит там теперь по пустынному своему дворцу, у нее ведь и осталась-то всего пара постоянных слуг. Миссис Бек снова слегла с ревматизмом, не может каждый день приходить. Может, леди Хестер ждет, что я займу ее место?

Да нет, не то чтоб она боялась черной работы, но постоянно чувствовать, как эта дракониха дышит тебе в спину, раздает указания… Им придется как-то подлаживаться друг к другу. Впрочем, предложение и в самом деле здравое. Она едва сводит концы с концами. Сельма присылает доллары, когда у нее получается что-то отложить, но лишними деньги никак не будут.

В церковь она больше не ходит и теперь постепенно превращается в старую брюзгу. Ничьего позволения на переезд ей спрашивать не надо – как решит сама, так и поступит. Подумаешь, сменит одну кухонную раковину на другую… Вот только как совсем оставить эти стены, это место? Она оглянулась вокруг. А почему, собственно, нет? Память живет в сердце, ее куда угодно можно унести с собой.

Эсси продолжала машинально хлопотать по хозяйству. Да, ее в самом деле тронуло, что леди Хестер выбрала именно ее, пусть она и догадывалась почему.

Леди Хестер знала, что ее сын бросил в беде их сына и что Энгус своей жизнью обязан ее мальчикам. Да и этот роман потом, когда Хестер своим вмешательством разлучила два любящих сердца. А теперь никого из мальчишек с ними не осталось. Да, высокомерная. Да, властная. Но теперь она такая же одинокая старая женщина, как и сама Эсси. И только поэтому она напишет ей сейчас записочку, что согласна на ее предложение. А здесь уж для нее ничего не осталось – одни лишь воспоминания о былом счастье.

* * *

Гай стоял посреди просторной фермерской кухни, сжимая в руках темную шапку, и недоумевал, как же удалось дожить до этой минуты. На нем было простое черное пальто и брюки, от которых попахивало нафталином, туго накрахмаленная рубашка. Бородка аккуратно подстрижена, руки чуть подрагивают от волнения. Ах, как хочется выпить, но кроме воды здесь ничего не предложат. В кармане его лежало смятое письмо.

Ганс Клеммер проводил его и провел в дом.

– Ицхак, вот тот юноша, который приехал к тебе издалека. У него есть что-то сказать тебе.

Их встретил сурового вида мужчина с окладистой бородой. Высокий, словно гора, он возвышался над Гаем. Одет он был в клетчатую рубаху и рабочие брюки. Жена стояла рядом, глаза ее были полны волнения и тревоги. И вот сейчас Гай должен будет разбить им сердце.

Одно дело – писать в окопах соболезнующие письма, тут не приходится смотреть в лицо близким того, кто погиб. И совсем другое – принести в их дом дурные вести.

– Садись, англичанин.

Постепенно привыкая к их несколько формальной манере общения с чужаками, Гай стал понимать их ломаный английский с резкими переходами к наречию, будто списанному из учебника немецкого.

И он рассказал им все – как встретил Захарию на борту «Регины», о его ранении и болезни, как тот продиктовал ему письмо в последние свои минуты и как тихо отошел, едва он, Гай, отвернулся.

Женщина зажала рукой рот, когда он протянул ей конверт.

– Простите, мне очень жаль, – проговорил он, видя, как боль исказила их лица.

– Твой сын остается твоим сыном на всю жизнь… Как бы далеко он ни ушел, сбившись с пути, – вздохнул Ицхак. – Ты привыкаешь хоронить малюток, но не готов к тому, что придется хоронить выросших детей. Он поступил так, как подсказал ему его долг, он сделал свой выбор. И расплатился за это. Мы позже прочтем письмо, – добавил он, взяв конверт, и, не раскрыв, положил его на стол. – А вы, юноша, записывались в армию воевать за свою страну? Вас будут мучить воспоминания? Какое же это тяжкое бремя – сознавать, что ты хладнокровно убивал братьев своих. Библия учит нас «не убий… Не дай злу восторжествовать над тобой, да восторжествует добро над тобой». Так мы понимаем Писание и потому противимся призывам взять в руки оружие.