Индустриализация - Вадим Юрьевич Нестеров
Шрифт:
Интервал:
Вскоре после возвращения из-за границы по рекомендации Льва Давыдовича Троцкого подающий большие надежды молодой человек был назначен редактором журнала «Молодая гвардия». В том же году «Лев Революции» самолично написал предисловие к дебютной книге Леопольда Авербаха «Ленин и юношеское движение».
Именно тогда, похоже, юный Авербах и решил делать карьеру в сфере советской литературы.
Сразу оговорюсь – велик искус представить Леопольда Авербаха невежественным ничтожеством, которого всю жизнь тянули за уши влиятельные родственники. Авторы большинства статьей об Авербахе примерно так и поступают – и зря.
Отрицать значимость родственных связей бессмысленно, но и сам по себе, как и все Свердловы, Авербах был весьма недюжинным человеком. К примеру, он прекрасно понимал, что его номенклатурная карьера, начавшаяся с подросткового возраста, несет ему не только плюсы, но и минусы. В сравнении с крещеными сталью и кровью Фадеевым или Ставским, да даже в сравнении с воевавшим Киршоном, Авербах был мальчишкой, не знающим жизни.
Выросший в кругу советской элиты и практически не покидавший этот круг, он, по большому счету – не знал и не понимал страну, одним из властителей которой ему было предназначено стать. Но в отличие от многих сегодняшних мажоров, все проблемы, вытекающие из этого незнания, Авербах прекрасно понимал, поэтому считал необходимым пройти школу жизни на низовой партийной работе и периодически пытался удрать из литературы «знакомиться с народом» то инструктором в Баку, то парторгом на Урал. В конце концов, ему это удалось, но об этом позже.
Кроме того, Авербах был блестящий аппаратчик – его административных способностей не отрицают даже злейшие враги. Многие его всесилие даже демонизировали. Николай Асеев, например, в поэме «Маяковский начинается» писал о нем так:
Николай Асеев. 1921 г.
Тогда-то
и возник в литературе
с цитатою лужёной
на губах,
с кошачьим сердцем,
но в телячьей шкуре,
литературный гангстер
Авербах.
Он лысину
завёл себе с подростков;
он так усердно тёр её рукой,
чтоб всем внушить,
что мир —
пустой и плоский,
что молодости —
нету никакой.
Он чёрта соблазнил,
в себя уверя б:
в значительности
своего мирка.
И вскоре
этот оголённый череп
над всей литературой
засверкал.
И ведь действительно – засверкал. Именно возглавляемая Авербахом РАПП задавила все остальные литературные группировки страны. А это было очень непросто и сам по себе административный ресурс высокопоставленных родственников ничего не решил бы – другие группировки тоже имели покровителей в верхах.
Руководство РАПП (слева направо) - А.П. Селивановский, М.В. Лузгин, Б. Иллеш, В.М. Киршон, Л.Л. Авербах, Ф.И. Панфёров, A.A. Фадеев, И.С. Макарьев. Конец 1920-х
А соперников было много. Если честно, отечественная литература в 1920-е годы – это какие-то «банды Нью-Йорка», причем этим бандам не было числа. «Скифы», комфуты, ЛЕФ, «Серапионовы братья», конструктивисты, имажинисты, обэриуты, «Перевал», Пролеткульт, «Кузница», «Октябрь», Всероссийское общество крестьянских писателей, «неокрестьянские» писатели – и это я перечисляю только самые заметные литературные объединения 20-х.
Вы уж простите, но если писатель тогда не входил ни в какую группировку, то, перефразируя Хармса, это был не писатель, а говно. Дело доходило до того, что не взятых в банды писателей вполне официально в стенограммах заседаний именовали «дикими».
И вот в 1925 году на 1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей возникает Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), генеральным секретарем которой избирается 22-летний малоизвестный критик Леопольд Авербах.
После этого новоявленный литературный функционер начинает «зачистку поляны». Как всегда, о специфике деятельности Авербаха, а также о целях и методах РАПП полезнее всего послушать очевидцев. Слово Валентину Катаеву:
«Не могу вспомнить, было ли это весной или осенью 1929 года. Представители РАППа приехали в Ленинград и пригласили «попутчиков», как мы тогда назывались, в «Европейскую» гостиницу, где остановился Леопольд Авербах. Я видел его в Москве месяца за три до этой встречи и удивился перемене, замеченной не только мною.
Он был маленького роста, в очках, крепенький, лысый, уверенный, ежеминутно действующий, - трудно было представить его в неподвижности, в размышлениях, в покое. И сейчас, приехав в Ленинград, чтобы встретиться с писателями, которые существовали вне сферы его активности, он сразу же начал действовать, устраивать, убеждать. Но теперь к его неутомимости присоединился почти неуловимый оттенок повелительности - точно существование «вне сферы» настоятельно требовало его вмешательства, без которого наша жизнь в литературе не могла обойтись.
<…> Каждый говорил о своем, но почти никто - я впервые наблюдал это в кругу писателей - о самой литературе. Потом выступил Авербах, который и прежде бросал реплики, направляя разговор, не всегда попадавший на предназначенный, по-видимому предварительно обсуждавшийся, путь. Сразу почувствовалось, что он взял слово надолго. Он говорил энергично, связно, с настоятельной интонацией убежденного человека, - и тем не менее его речь состояла из соединения пустот, заполненных мнимыми понятиями, которым он старался придать весомость.
Впечатление, которое произвела на меня его речь, я помню отчетливо, без сомнения по той причине, что это было совершенно новое впечатление. Новое заключалось в том, что для меня литература была одно, а для Авербаха - совершенно другое. С моей литературой ничего нельзя было сделать, она существовала до моего появления и будет существовать после моей смерти. Для меня она, как целое, - необъятна, необходима и так же, как жизнь, не существовать не может. А для Авербаха она была целое, с которым можно и нужно что-то сделать, и он приглашал нас сделать то, что собирался, - вместе с ним и под его руководством.
Прежде всего необходимо было, по его мнению,отказаться от лефовской идеи, что писатель - это кустарь, далекий по своей природе от коллективного, содружественного труда. Он говорил, приподнимаясь на цыпочки, поблескивая очками, и я вспомнил Селихова из бунинской «Чаши жизни»: «Самолюбивый, как все маленькие ростом». Такова была критическая часть его речи. Но была и положительная. Когда различно думающие и различно настроенные литераторы соединятся под руководством РАППа, литература быстро придет к неслыханному расцвету. «Нам нужны Шекспиры, - твердо сказал он, - и они будут у нас.»
Валентин Катаев в 1929 году.
Другая черта, в особенности поразившая
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!