Когда наступит вчера - Владимир Свержин

– Хорошо! – минуту подумав, согласился Поймай Ветер. – По рукам! Но чтоб без подвохов, бояре!

– Да уж какие подвохи! – отмахнулся я.

– Неужто вы ему верите?! – не сдержался Вавила Несусветович, и в словах его звучал сдавленный стон.

– А че, я верю. В натуре! – пробасил Вадим.

– И я тоже, – коротко отрезал я. – А теперь об освобождении…

Фуцик вернулся к месту заключения понурый, утративший веру в человечество и завтрашний день. Вернее, не в наступление этого дня, а в то, что он настанет для него.

Должно быть, осознав, что ключ от сокровищницы и древнее кольцо Хведона окончательно развязывают ему руки, Ян Кукуевич напрочь отбросил идею грабительского налета на заветный остров, заранее чувствуя себя полноправным хозяином этого необычайного кусочка суши средь бурных волн синего моря. При таком раскладе, как я и полагал, Фуцик оказывался за бортом корабля истории, шедшего в светлое будущее под черепастым пиратским флагом Кукуева сына.

– Что же мне делать?! – твердил Фуцик, ошеломленный вероломством атамана. – Что делать? Я пропал!

Не скажу, чтобы мне было слишком жалко этого довольно мерзкого человечишку, но чувства – чувствами, а отдавать его на съедение и вовсе уж откровенному негодяю, пожалуй, было чересчур.

– Не суетись! – шикнул я. – Сейчас господину наушнику будет не до тебя, а дальше – не зевай, на то ярмарка.

Фуцик жалобно поглядел на меня, ожидая защиты.

– Завтра утром Ян намерен отправляться в Елдин. А уж коли он более не таится, то, стало быть, силу обрел великую.

– Возможно, – уклончиво согласился я. – Но кто здесь собирается ждать до завтра? – Я подошел к двери и забарабанил по ней кулаками. – Открывайте немедленно! Дело жизни и смерти!

– Ты че задумал, Клин? – забеспокоился Вадюня.

– Знаешь, как учит геометрия? Кратчайший путь из точки А в точку В – прямая.

– И типа че?

Из коридора послышались шаги приближающейся стражи.

– Сомневаюсь, что Ян Кукуевич пожелает ночевать в замке, узнав, что анчуток в нем больше, чем клопов.

– Он-то, может, в натуре отсюда и вырулит, а мы типа?

– Не беспокойся. Пока этот самопальный отец народа и спаситель Отечества нуждается в Союзе Кланов восточного берега и не прочь с нашей помощью обвинить Юшку-каана, он нам не угрожает. – Я вновь заколотил по толстым, тщательно подогнанным доскам входной двери, сопровождая удары самыми отборными высказываниями.

– Открывайте немедля, короеды ублюдочные! Чертуганы блохастые, отведите меня к хозяину!

Шум за дверьми недвусмысленно показал, что мои слова потревожили не только местных древоточцев.

– Чего надо? – В появившуюся узкую щель протиснулось острие алебарды, и сверкающий в темноте глаз с подозрением и опаской начал обшаривать светлицу, временно исполняющую роль темницы.

– Чума глухоманная! – Я с силой толкнул дверь, заставляя стража отпрянуть.

Из темного коридора в лицо мне глянули уже два острия, на которых отблески пламени закрепленного на стене факела отплясывали сумасшедшую джигу.

– Придурки! Олухи помороченные! – решительно делая шаг вперед, командным тоном взревел я. – Последний раз говорю, ведите к хозяину, иначе нам всем тут хана! – Для убедительности я чиркнул себя по горлу большим пальцем, демонстрируя, какой отвал башки начнется кругом, если вдруг я немедля не перекинусь словом с Яном Кукуевичем. – Что, заснули? Вперед, я сказал!

Есть порода людей, которые позволяют на себя кричать, а есть люди, которые этого делать не позволяют. Те, кого обычно набирают для массовости в разношерстные банды, как бы грозно они ни выглядели, чаще всего относятся к первой категории. В обстановке для них привычной эти горлохваты чаще всего ведут себя развязно и жестоко, пытаясь скрыть патологическую неуверенность. Однако стоит ситуации чуть измениться, и заячьи уши вмиг задергаются над клыками и бивнями.

Впрочем, здесь тоже важно знать меру и не переусердствовать. Особенно если оружие не в твоих руках, а у злобного монстроида. На этот раз мои угрозы и требование встречи с прямым начальством заставили не слишком обремененные работой мозги тюремных сторожей перещелкнуть в нужном направлении. Не прошло и пяти минут, как я предстал пред ясным, хотя, впрочем, не слишком ясным, а уже довольно затуманенным от выпитого, взором основного претендента на вакантный престол.

– Ну, чего хотел, одинец? Чем пужать вздумал?

Он сидел за тем же столом, за которым всего несколько дней назад восседал батька Соловей, и точно так же подпирал кулаком хмельную голову. От этого сходства мне невольно стало смешно, и предательская ухмылка появилась на замазанном зеленовато-бурым Оринкиным снадобьем лице.

– Ну, чего лыбу-то скроил, лешак? – нахмурился Кукуев сын.

– Я слышал, вы собираетесь заночевать в замке?

– Может, и решил. Тебе-то что? – Тяжелый взгляд разбойника впился в мое лицо, но не в глаза, как это бывает обычно, а аккурат в центр лба, точно высматривал на нем место для третьей глазницы.

– Здесь ночевать нельзя, – стараясь говорить как можно убедительнее, начал я.

– Анчутками стращаешь? – глядя в упор, спросил Кукуев сын.

– Вы о них знаете?

– Отчего ж не знать? – как ни в чем не бывало пожал плечами собеседник. – Вестимо, знаю. Людишки-то мои с ночи в этих краях дозором ходили. Нешто себе мыслишь, что я, не ведая броду, в воду сунулся бы?

– Да, в общем-то нет, – со вздохом сознался я.

– И правильно, – кивнул разбойник, протягивая руку за вместительной бутылью, наполненной мутноватой жидкостью. – Нам без оглядки никак нельзя. – Он сжал кулак на горлышке бутылки. – Первака выпьешь?

– Отчего же не выпить? – Я пожал плечами. – Под закусь можно.

Атаман молча кивнул и, поглядев на меня сквозь вожделенную емкость, крикнул страже:

– Снеди приволоките! Да чару господину одинцу.

Караульный скрылся за стеной, и Ян Кукуевич с издевательским напором продолжил свой монолог:

– Я вот тут с утра все поджидаю – кто ж из вас первым об анчутках мне слово молвит.

– Зачем? – Я не удержался от вопроса.

– Так ведь и мальцу ясно! Ежели гибели вы моей желаете, то, в полон угодив, живота своего не пожалеете, чтоб меня со свету, точно болотную гадину, сжить. А все речи прелестные – так лишь, турусы на колесах, дабы час потянуть. Оно, как говорится, уж коли не люб, хоть пой, хоть пляши, а всё одно чурбан. Но если, – Кукуевич наклонился ко мне, – жизни свои поганые за грош да полушку класть не желаете, стало быть, умишко, какой-никакой, в голове имеется. Когда б ты сюда с вестями своими не прибег, так бы всё и сталось. Я б с молодцами своими по вечерней зорьке отселя съехал, а вы б анчуткам на прокорм остались.