Посмотри на неё - Лори Элизабет Флинн

МЫ ПОЙДЕМ РАЗНЫМИ ДОРОГАМИ, я и Табби. Мы говорили о том, чтобы вместе поступить в Денверский университет, но Табби даже не подала документы. Сначала она сказала, что это из-за того, что она пропустила много уроков в школе, что она никогда не сможет наверстать упущенное. Но мы обе знаем, что это неправда. Она сидит дома и работает над книгой. Этого я совсем не понимаю, поскольку сидеть в четырех стенах я бы хотела в последнюю очередь после всего произошедшего.

После всего. После того, как Кигана приговорили к тюремному заключению, после того, как о Табби перестала ходить дурная слава и вместо этого она стала знаменитостью. Девушкой, которую не так поняли и на чьей жизни едва не поставили крест из-за того, что она подружилась с грустным одиноким парнем, который хотел больше, чем она могла ему предложить. Киган так и не признался в том, что сделал. Я не могу ничего с собой поделать и продолжаю следить за тем, что с ним происходит. Однако улики говорят об обратном. Скорее, даже кричать об обратном.

Табби должна прийти ко мне в гости, чтобы помочь мне собрать вещи. Мы все лето провели вместе, как в старые добрые времена. Мы смотрели глупые реалити-шоу, ходили на длинные прогулки и ели все те вкусности, которые ее мама нам настойчиво предлагала. Мы ни разу не говорили о Марке или о том, через что Табби пришлось пройти. Я ждала, что она сама поднимет эту тему, но она не подняла. Может быть, она уже устала говорить об этом. Каким-то образом наша дружба стала больше концентрироваться на мне, как будто Табби хотела уступить мне свое место под солнцем.

Я слышу, как она звонит в дверной звонок. Вдалеке кто-то едет на мотоцикле, и это всегда заставляет меня думать о Бэке. Я не видела его все лето, но я слышала, что он остается в Колдклиффе, чтобы работать в магазине, специализирующемся на продаже и ремонте байков. В любом случае, мне все равно. Мы с Далласом снова вместе. Ну, как бы. Мы еще пытаемся понять, можем ли мы быть чем-то. Он проведет в Колдклиффе еще год, так что мы не будем слишком далеко друг от друга. Может быть, у нас есть шанс.

– Я рада, что ты остаешься в городе, – говорит моя мама Табби. Спускаясь по лестнице, я вижу их обеих внизу. Мама обнимает Табби.

– Я тоже, – говорит Табби. – С этим местом связаны все мои воспоминания. Хорошие и плохие. Я не думаю, что я пока готова все это оставить позади.

«Тот день в лесу» – это название мемуаров, которые пишет Табби с помощью женщины по имени Ария, она писательница из Нью-Йорка, они подолгу разговаривают в «Скайпе». Конечно же, я не сомневалась, что будет книга. Я просто удивлена, что Табби пишет ее сама. Она говорит, что должна сама рассказать свою историю целиком, а не позволить это делать кому-то другому и исказить правду. Она хочет, чтобы люди ее понимали. Она хочет, чтобы цирк в СМИ закончился.

Да, она так это называет. Цирк. Она все еще регулярно появляется в статьях на веб-сайтах, даже на больших вроде People или Enquirer. Я не понимаю, откуда им всем всегда известно, где она находится. Когда мы ездили на шопинг в Боулдер через несколько недель после суда, в Интернете появилась фотография нас обеих со стаканами из «Старбакса». Я представляла собой размытое пятно рядом с Табби с наполовину обрезанным лицом. Табита Казинс и подруга.

– Хоть бы они оставили ее в покое, – повторяет мама. – Она уже и так через многое прошла.

Еще должны снять фильм про жизнь Табби, про дело и про все, что ей пришлось пережить. Я не знаю, кто будет играть Табби, и возьмут ли актрису на мою роль. Мне не нравится сама идея того, что другие люди будут все это разыгрывать и примерять на себя наши шкуры. Когда я спросила Табби, как она могла такое допустить, она лишь пожала плечами.

– Люди будут об этом говорить, несмотря на то, разрешаю я им это или нет, – сказала она. – Ты не понимаешь, каково это, когда весь мир говорит о тебе. Ты как будто бы трясешь стеклянный шар, наполненный снегом из вранья и правды, которые никогда не осядут.

Да, я не понимаю, каково это, и я сомневаюсь, что хоть когда-нибудь пойму. Драма преследует Табби. Моя мама спросила у нее, встречается ли она с кем-нибудь и есть ли у нее кто-нибудь особенный. Табби закатила глаза и слегка улыбнулась. Она получает кучу «фанатских писем» от людей со всего мира, которые утверждают, что всегда знали, что она невиновна. Они предлагают ей выйти за них замуж. Ее приглашают покататься на роскошных яхтах. Табби читает все письма, некоторые из них она даже зачитывает мне вслух.

– Эй, девочка-студентка, – окликает она меня сейчас, топая вверх по лестнице. – Нам лучше начать собирать твои вещи.

Табби беспощадна, когда дело касается деления вещей на «ерунду» и вещи, которые я должна взять с собой. Она укоризненно качает головой, когда я складываю в чемодан пару ботинок на платформе, и называет их «древними». Они с моей мамой прочитали книгу Мари Кондо о том, как избавление от хлама должно менять жизнь в лучшую сторону. Как будто это важно, сколько у тебя в комнате хранится вещей.

– Это так интересно, – говорит Табби. – Ты можешь выбирать, что возьмешь с собой. Мне даже немного жаль, что я не еду вместе с тобой.

– Мне тоже. – Я сажусь на край кровати. – Мы могли бы стать соседками по комнате, как мечтали. Без тебя все будет совсем не так.

Без Табби все будет по-другому. Но, возможно, это хорошо. Мы, наконец, перестанем биться за одно и то же место под солнцем, которое постоянно озаряло лишь Табби. Может, наша дружба из тех, которая станет крепче благодаря расстоянию.

– Мне просто нужно время, – говорит Табби. – Мой издатель хочет получить черновик к концу следующего месяца. Я думаю, что успею закончить к этому времени, но я не представляю, что было бы, если бы я еще и в колледж поступила. И еще мне нужно разобраться со всякими публичными делами. Плюс через несколько недель ко мне прилетают люди из Лос-Анджелеса по поводу фильма. Я постоянно говорю себе, что колледж никуда не денется.

Я киваю и пытаюсь понять, зачем ей все это. Такое ощущение, что после всего случившегося Табби разделилась на две абсолютно разные версии себя. Я знала девушку, которая ходила, как зомби, на протяжении многих дней после смерти Марка, девушку, которая кричала, когда ее арестовывали, плакала, когда я навещала ее в тюрьме. «Я его не убивала». Теперь же Табби намного жестче, как будто бы вокруг ее мягкой плоти образовался панцирь. Чтобы ее обидеть, нужно подобрать особо острые слова, иначе Табби может вообще ничего не услышать.

– Наверное, нам нужно с этим попрощаться, – говорит Табби, поднимая вверх что-то оранжевое, и из меня выбивает дыхание, когда я понимаю, что это такое. Толстовка Марка. Та принстонская толстовка, в которой я ходила в клинику. Табби ни разу не просила ее вернуть.

– Мне она не нужна, – говорю я. – Мне не нужно еще одно напоминание о… том, что было.

Табби раскладывает толстовку на кровати, складывая рукава таким образом, что получается человечек, который пытается сказать нам «стоп».

– И мне. Мне тоже не нужно еще одно напоминание.