«Священные войны» Византии - Алексей Величко

После этого в срочном порядке начали подготовку к судебному заседанию. Вина чиновника Анатолия была доказана, и его предали страшной казни: вначале бросили к диким зверям, а затем растерзанное тело любителя языческих обрядов распяли. Разобрали и вины христиан, принявших участие в беспорядках. Из-за боязни новых народных волнений их оправдали или помиловали. Признали невиновным и Антиохийского патриарха Григория, хотя по городу ходили упорные слухи, будто тот подкупил судей.

Между тем раскол в лагере монофизитов расширялся. Трактат Иоанна Филопона разъединил Конона, Евгения и Афанасия на два враждебных лагеря, причем Конон остался верен старой формулировке «тритеизма», хотя многие бывшие приверженцы откололись от него. Вскоре возникла третья секта – «агноитов» («незнающих»), главой которой стал некто Стефан. Но плевелы монофизитской ереси уже успели пустить свои корни, в первую очередь в Сирии.

Сирийские арабы-христиане, слабо разбирающиеся в догматике, но не желавшие рвать старые связи с Антиохией, целиком и полностью встали на сторону Якова Барадея, создавшего там свою монофизитскую «церковь». Но мира в среде монофизитов не было, и тогда арабский царь Мундар отправился в Константинополь, где был торжественно принят императором Тиверием 8 февраля 579 г.

Царь очень благосклонно отнесся к своему визитеру и предоставил тому равные с собой почести, надеясь при посредничестве араба умиротворить монофизитские общины и соединить их с Церковью. Под влиянием просьб Мундара император издал указ, в котором повелевал прекратить всякие преследования инакомыслящих. К сожалению, долготерпение Тиверия-Константина не было вознаграждено: монофизиты не только не воссоединились с Церковью, но и не желали примириться друг с другом[470].

Деятельность патриарха св. Евтихия также не принесла существенных успехов. Он усиленно боролся с монофизитской добавкой к «Трисвятому» «Распныйся за ны…», но едва ли успешнее, чем его предшественники. На свою беду, патриарх написал трактат о грядущем Воскресении, в котором отстаивал точку зрения, согласно которой тела воскресших людей будут качественно отличаться по своей природе от нашего естества. Это учение вызвало большой соблазн в церковных кругах, его отверг папский апокрисиарий, будущий понтифик св. Григорий Великий (590—604), а сам император Тиверий предал сожжению письменное сочинение патриарха. Но вскоре, 5 апреля 582 г., тот скончался, и спор затих сам собой. На его место был выбран св. Иоанн Постник (582—595).

Новый патриарх был величественной и грандиозной натурой. Будучи в молодости мастером золотых дел, он вскоре оставил мирские заботы и поселился с монахом Евсевием в одном доме. Несколько раз ему были явлены предзнаменования его грядущего сана и духовного подвига. Он прослыл замечательным аскетом и постником, зачастую по шесть дней подряд вообще не принимая никакой пищи. Спал он мало и всегда сидя и уже при жизни был известен тем, что изгонял бесов, а по его молитвам Бог неизменно даровал просимое. Когда он отдал Богу душу, в память об удивительных подвигах Святого его похоронили в храме Святых Апостолов, прямо в алтаре[471].

К несчастью для Римской империи, клонилось к закату и царствование Тиверия. Государственные дела подорвали его силы, и он все чаще пребывал нездоровым. Понимая, что дни его сочтены, император весной 582 г. вызвал к себе полководца св. Маврикия и обвенчал его со своей дочерью Константиной, а 5 августа объявил того цезарем. Вскоре наступила развязка драмы – однажды царь съел каких-то ягод, от которых у него случилась дизентерия. Чтобы обеспечить преемство власти, император объявил св. Маврикия царем, своим соправителем, и венчал того на царство.

Рассказывают, что незадолго до своей болезни Тиверий видел чудесный сон. В сновидении перед ним предстал прекраснейший по виду муж, вероятно, Ангел, наделенный божественной красотой. На нем было белоснежное одеяние, осиявшее лучами света все помещение. Простерши руку к императору, он торжественно произнес: «Вот что, Тиверий, возвещает тебе Пресвятая Троица: времена тирании и безбожия не вернутся в твое царство»[472].

Царь пришел к тому выводу, что этим знамением Господь показал Свое одобрение его предварительного выбора нового императора и окончательно утвердился в своем решении передать власть св. Маврикию. Коронация, ввиду плохого самочувствия Тиверия, была скоротечной, но оттого не менее трогательной по содержанию.

Император Тиверий приказал вынести себя под открытое небо в свою ложу в царском дворце. Призвав патриарха, высших духовных лиц, всех преторианцев, сановников и виднейших граждан, он поручил глашатаю прочитать свою речь, которую по слабости здоровья сам произнести не мог.

«Римляне! – сказал царь. – Последние великие муки забот стоят ныне предо мной. Одни из них заставляют меня оставить все в надлежащем порядке, другие смущают меня ввиду перемены в моем существовании и побуждают дать ответ Творцу мира за все совершенное в этой жизни. И сейчас повергает меня в страх прежняя моя беспечность и суесловие: ведь за тем, кто наделен обилием власти, естественно следуют и большие прегрешения. Но больше заботит меня, первенствуя над всеми, вопрос о государстве, не о том, на чьи плечи возложить поскорее эту тяжесть, но кто лучше всего может справиться с этой обязанностью, так как и мне она была вручена не для пышности и роскоши жизни моей и потакания телу. Вместе с высоким моим положением заботят меня и мои семейные обязанности. Государство, жена и дети равно предъявляют ко мне требования: государство желает иметь мудрого руководителя, жена – надлежащего и богобоязненного опекуна в ее вдовстве, дочери – тех, кто, взяв их за руку, провел бы через незрелую юность их и слабость женской природы.

Но под влиянием болезни не раз забывал я о естественных склонностях и избегал, как освободившийся раб, цепей законов природы. Не раз оставлял я без внимания детей и свою жену, уже собираясь умирать и тем освободиться от этих забот. И все же неумолимые думы о державе овладели мной: ведь дело шло не только о том, чтобы сохранить доверенную мне власть, но и передать это наследие, как должно, в руки других. Ведь необходимо, чтобы последующие владыки были лучше своих предшественников, чтобы они могли внести исправление в то, что совершено неправильного теми, кто правил раньше их; иначе же, говоря немногословно, уничтожится вся государственная власть, так как слабо будет основание Империи.

Когда ум мой терзали эти сомнения, мудрая созидательница всего – прозорливость облегчила мои мучения и указала мне в качестве будущего императора, который после меня приступит к кормилу этой власти, Маврикия. Он будет наиболее полезен для Империи; во имя блага Ромейской державы он взял уже на себя многие труды, как бы некий вперед уже возложенный задаток попечения о благе своих подданных. Отныне его вы увидите императором. И настолько я уверен в нем, давая ему столь важное поручение, что вместе с царским престолом я доверяю ему и свою дочь. Подкрепив перед вами таким залогом свои слова, я унесу это утешение в долгий путь моего нового переселения. Вы для меня самые надежные свидетели этого прекрасного союза; с того времени как я стал вашим вождем, вы сами испытывали его в высшей степени разумное мне содействие.