Несовременная страна. Россия в мире XXI века - Владислав Иноземцев

Очередная волна антизападничества стала намного более радикальной, чем предыдущая. Россия начала решительно развивать сотрудничество с Китаем, согласилась с передачей ему некоторых спорных территорий, почти официально сделала приоритетом своей внешней политики «поворот на Восток», после краткосрочной военной операции в Грузии в 2008 году стала всемерно продвигать свой интеграционный проект Евразийского союза (с 2010 года в виде Таможенного союза, а с 2014 года — именно как ЕАЭС), пока наконец не «сорвалась» в прямое противостояние с Украиной, как только стало понятно, что крупнейшая из бывших советских республик не желает принимать участие в этом безумном региональном эксперименте. С момента введения санкций, которых Москва вряд ли ожидала, начался самый радикальный этап «равнения на Пекин»: считалось, что Китай вполне может заменить России Запад как источник кредитов, инвестиций и политического влияния. Пока, однако, этого не случилось: несмотря на то, что Китай по итогам 2015 года превратился в самого крупного торгового партнера России, а Россия с мая 2016 года стала самым крупным поставщиком нефти в КНР, кредитов и инвестиций Кремль так и не дождался: из всех зарубежных инвестиций КНР в 2016 году в общей сумме $1,39 трлн на Россию приходится около 1 % — $14 млрд[558]. Ничего похожего на отказ от доллара во взаимных расчетах и стремительного роста сотрудничества в финансовой сфере тоже незаметно — и Россия начала поиск очередных вариантов сотрудничества с Западом.

На этот раз стало понятно, что прежние лидеры западных стран не слишком расположены к восстановлению взаимопонимания (повторю, так быстро, как у Москвы, внешнеполитические ориентиры других столиц не меняются), и потому началась кампания расшатывания Европейского союза и попытки посодействовать избранию в Соединенных Штатах «правильного» президента. Однако новый виток российской внешней политики пока выглядит не слишком многообещающим. Во-первых, заигрывания Москвы с авторитарными режимами зашли, судя по всему, слишком далеко на фоне поступательного углубления и интернационализации кровопролитного конфликта в Сирии, который приобрел такую степень ожесточенности, которая может позволить западным странам вмешаться в него самым непосредственным образом (а скорее даже поставит их перед такой необходимостью); операция, которая призвана была «принудить Соединенные Штаты к сотрудничеству», оказалась причиной резкого обострения противоречий между Москвой и Вашингтоном. Во-вторых, уже понятно, что Кремль радикально просчитался — как персонально, так и по существу, — сделав ставку на Д. Трампа в США и радикальных политиков в Европе: определенные черты сходства в политическом стиле руководителей России и США оказались неспособны обеспечить серьезное политическое взаимодействие между двумя странами, тогда как надежды на смену политических элит не оправдались ни в Нидерландах, ни во Франции, ни в странах Центральной Европы[559]. По сути, стало ясно, что Москва в принципе не умеет успешно играть с демократическими режимами: провальными оказались как ставки на прежних лидеров или их команды (как, например, на Украине), так и попытки поспособствовать избранию новых (в США, Франции и, как теперь уже понятно, в Германии). В-третьих, что также немаловажно, Китай начал существенно корректировать свой курс: если раньше в его риторике можно было заметить нотки несогласия с глобализацией по американскому сценарию (что существенно сближало Пекин и Москву), то в последнее время на фоне укрепления авторитарных тенденций во внутренней политике слышатся заявления в поддержку глобализации и прослеживается готовность КНР возглавить этот процесс, если Соединенные Штаты попытаются уйти в экономический изоляционизм[560]; России же, судя по всему, не слишком нравятся глобализация и экономическая «десуверенизация» как таковые, вне зависимости от того, кто играет в этих процессах ведущую роль.

Таким образом, сегодня Россия находится в сложном положении, в которое она сама себя поставила: вернуть взаимопонимание с Западом возможно только на условиях Запада (как отметил Д. Трамп, «в нужное время все образумятся, и наступит прочный мир»[561]), которые Россия принимать очевидным образом не собирается, опасаясь по сути разрушения той внешнеполитической идентичности, которую создавала все последние годы. Извлечь же какие-либо внешнеполитические выгоды от сотрудничества со своими «союзниками» — от Сирии и Ирана до непризнанных никем больше республик — не представляется возможным. Какими будут следующие шаги Москвы, мы скоро увидим, однако, похоже, шансов на преодоление наших внешнеполитических «аномалий» остается все меньше. Не будет большим преувеличением говорить даже о конце внешней политики России[562] — она все более сводится к обсуждению маргинальных тем, а партнерами страны выступают либо изгои, либо наименее значимые в своих регионах государства, часто не имеющие серьезного влияния на политику соответствующих региональных объединений и союзов (а в последнее время и саму Россию начинают все чаще воспринимать как страну-изгой[563]).

И все-таки почему Российская Федерация — совсем еще недавно глобальная сверхдержава, а сегодня — одна из наиболее значимых стран «второго мира»; государство, обладающее крупнейшим в мире ядерным арсеналом и имеющее рычаги влияния на основные международные организации, ведет себя на мировой арене фактически как флюгер, меняющий свое отношение к наиболее значимым для себя союзникам в зависимости от ярких поворотов в жизни С. Милошевича, С. Хусейна, М. Каддафи или В. Януковича? Я думаю, что помимо некоторых особенностей характера президента В. Путина этому есть свои объяснения.