Последний сон разума - Дмитрий Липскеров

Синичкин бросился на руку Карапетяна, которая уже сжимала «Макарова», а Зубов демонстративно стал анфас, мол, стреляй, сука!

Погосян внимания на инцидент не обращал, а был погружен в себя, как в нирвану.

– Приказываю убрать оружие! – крикнул Синичкин. – Или докладную в прокуратуру!

Он еще пару раз дернул за руку Карапетяна, пока тот не убрал пушку в кобуру.

– Не стыдно? – пожурил Володя лейтенанта. – Это же Зубов тебя спас из реки!

– А эо он!

– А ничего! – объяснил Синичкин. – Бывают у человека срывы. Пока ты лечился, у нас срывы у всех нервные!

Карапетян взял со стола лист бумаги и начертал на нем: «Ты, Синичкин, подсунул мне свинячий язык! Ты у меня отобрал капитанское звание. Честно говоря, я не очень тебя люблю!»

– А я не баба, чтобы меня любить! – парировал Володя.

Карапетян добавил на бумаге: «Когда-нибудь я тебя убью!»

– Смирно! – вскричал участковый. – А ну, уматывай отсюда, пока я ОМОН не вызвал!

Писать Карапетян на нервной почве уже не мог. Он просто трясся.

– Поди отдохни пару деньков, – посоветовал Зубов. – Нашему майору плохо.

И тут Карапетян сел на стул, как майор, опустил голову к груди, хлюпнул носом и зарыдал в голос, трясясь всем телом, высунув наружу свой страшный язык.

– Ы-у-ауыыыуа…

На сей раз море не удержалось в глазах офицерского состава, и Зубов с Синичкиным присоединились к плачущим. Все ментовское отделение плакало навзрыд…

На шестой день маленький Семен походил уже на тринадцатилетнего подростка, Анна Карловна на этот счет перестала разговаривать, и Володя подумал, что жена тоже в нервном кризисе.

Сам он не очень был шокирован столь быстрым ростом сына, а наоборот, радовался этому, так как именно такой взрослый сын и должен быть у сорокачетырехлетнего мужчины, а то и старше.

Участковому было абсолютно наплевать, что подросток не походил на него лицом, главное – мальчик имел совершенно удивительный склад мыслей, который обнаруживал глава семьи за завтраком.

– Не дослужусь я до майора! – кушая яичко, выразил сомнение милиционер.

– Не дослужишься, – подтвердил сын. – Умрешь без орденов.

– Что, не будет в моей жизни поступков, заслуживающих почести?

– Такие поступки хоть и могут быть, но должны и будут оставаться незамеченными, – ответил Семен. – Не должно тобой двигать тщеславие, так как оно нивелирует даже подвиг.

Анна Карловна издала звук, похожий на карканье, и побежала в ванную, где ее вырвало.

– А если я просто хочу совершить подвиг?.. Всю жизнь мечтаю!

– Перестань кушать жирное, – посоветовал сын и погладил свою щеку, через кожу которой начали пробиваться темные волоски.

– Что? – не понял Володя.

– Не кушай сало, масло и прочие жиры.

– К чему это ты? – по-прежнему не понимал Синичкин.

– Это и будет твой подвиг.

– Не жрать сало и масло и есть подвиг?!! – возмутился капитан милиции. – Ну знаешь, сынок!..

– Каждому свой подвиг, и каждому по плечу.

– Ты хочешь сказать, что я не способен на настоящий поступок или геройство?

– Тебе не нужно быть героем. У тебя свое предназначение.

– Какое?!. – Синичкин начинал злиться сильно, а оттого отложил намазанный маслом бутерброд в сторону.

– Прожить жизнь просто – твое предназначение, – ответил Семен. – Ты мне не одолжишь бритву?

– Нет, постой! Так не пойдет! По-твоему, я должен просто есть, пить, спать, ходить на службу и ни о чем не помышлять?

– Не всякий помысел хорош.

Анна Карловна сидела на краю ванны и в отчаянии слушала разговор. Слово «помысел» вызвало в ней ассоциацию с церковью и религией. Ей почему-то было это неприятно чрезвычайно.

– А есть ли хороший помысел? – с сарказмом в голосе поинтересовался участковый.

– Есть.

– Какой же?

– Ну, например, не есть жирного.

– А-а-а! – разозлился вконец Синичкин. – Надоел ты мне со своим жирным! Сам ешь сало, за обе щеки уплетаешь! А мне не позволяешь! Мал еще, чтобы отца учить! – Он глотнул остывающего чаю.

– А у меня другой подвиг, – с удивительным спокойствием ответил подросток.

– Какой?

– Я стану деревом.

– Кем?

Чай пошел у Синичкина носом.

– Деревом.

Анну Карловну опять вытошнило. Одновременно с этим процессом она подумала, что, вероятно, ее муж сошел с ума, так как не понимает, что общается с младенцем, которому всего шесть дней от роду.

– А зачем тебе становиться деревом? – поинтересовался Володя с недоумением.

– Таково мое предназначение.

– По-твоему, подвиг и предназначение – одно и то же?

– Да.

– А есть ли что-нибудь между предназначением и подвигом? – задал вопрос Синичкин и сам таковому удивился.

На несколько секунд задумался и Семен.

– Не знаю, – ответил он. – Может быть, и есть. Вероятно, это неисполнение подвига. Холостой патрон.

– А-а, значит, неподчинение судьбе! – потер от удовольствия ладони Володя. – А не подчиняться судьбе – удел сильного! Я буду есть жирное! – и он откусил огромный кусок от бутерброда со свиной шейкой.

Семен с большим сожалением посмотрел на отца и тяжело вздохнул.

– Есть у батьки твоего пока мозги! – засмеялся участковый. – Пусть не ленинские, но и не куриные.

– Ты мне дашь бритву?

У Синичкина сложилось хорошее настроение, и поэтому он ответил, улыбаясь до металлических коронок:

– Конечно, даже новое лезвие вставлю!

– Спасибо.

– А как у тебя, сынок, с девочками? – хитро прищурился Володя, дожевав бутерброд.

На этот вопрос из ванной выскочила Анна Карловна и закричала на мужа, обращаясь к нему почему-то на вы:

– Вы дурак! Вы кретин! У вас куриные мозги!

Синичкин в изумлении открыл рот и даже хохотнул нервно.

– Беда с нашей мамкой! – прошептал он сыну, заслонившись от Анны Карловны ладонью. – Врача, может, вызвать?

– С ума сошел! – продолжала кричать жена, так что соседи сверху застучали по трубе. – Слышал бы эти бредни мой отец!

– Пожалей его, – вдруг сказал Семен и посмотрел на мать черными глазами.

– А… – осеклась Анна Карловна. – Что?!.

– Он не виноват.

– В чем не виноват?