Орлиное царство - Джек Хайт

Юсуф посмотрел на Аль-Маштуба.

– Позаботься, чтобы он умер быстро, – сказал он. – Остальных распни у северных ворот. – Затем Юсуф повернулся к стоявшему рядом Сакру. – Пойдем со мной.

Юсуф вышел из темницы, где пытали ассасинов, и направился к покоям отца. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, он кивнул Сакру, и тот распахнул дверь.

Айюб сидел напротив двери, склонившись над лежавшей на коленях доской для письма, и что-то писал в свете единственной свечи. Он поднял голову, когда вошел Юсуф. Лицо Айюба было усталым, глаза покраснели. Отложив перо, он взял листок и поднес его к пламени свечи, а когда он загорелся, встал и выбросил в открытое окно. А потом повернулся лицом к Юсуфу.

– Хвала Аллаху! Я рад видеть тебя живым и здоровым, сын.

– Неужели, отец? – Юсуф посмотрел на Сакра. – Оставь нас. – Сакр вышел и закрыл за собой дверь. Юсуф снова повернулся к отцу. – Ты писал Нур ад-Дину? Поздравлял своего господина с моей смертью?

– Я лишь хотел защитить тебя, Юсуф, – ответил Айюб.

– Подослав ко мне ночью убийц? – спросил Юсуф.

– Ты бы умер, не запятнав свою честь, – заявил Айюб.

– Честь? Неужели тебя больше ничего не интересует, отец?

– Без чести мы перестанем отличаться от животных, – тихо ответил Айюб. – Я думал, что хотя бы этому мне удалось тебя научить.

– Ты научил меня, что для тебя Нур ад-Дин важнее, чем собственная семья. Ты научил меня, что я никогда не смогу заслужить твою любовь!

– Это неправда, – сказал Айюб.

Юсуф открыл рот, чтобы возразить, но не сумел произнести ни единого слова. По морщинистой щеке его отца сбежала единственная слеза. Юсуф никогда не видел, чтобы отец плакал. Он считал, что Айюб на это не способен.

– Я сожалею, Юсуф, – сказал он. – Но верность самая главная добродетель, она важнее любви.

– А как относительно твоей верности мне? Ведь я твой царь.

– А я твой отец. – Айюб выпрямился, и намек на прежний огонь появился в его глазах. – Почему ты не поступил, как я сказал? Ты всегда был слишком упрямым.

Юсуф не ответил. Он и сам не знал, чего хотел больше: простить отца или приказать его казнить. На него вдруг накатила ужасная усталость. Сейчас он мечтал только о том, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Он повернулся, собираясь уйти.

– Сын! – позвал Айюб, и Юсуф обернулся. – Я… – Отец посмотрел ему в глаза. – Я понимаю, что ты должен сделать. И прошу лишь о том, чтобы ты позволил мне умереть благородной смертью. Не позорь меня. И пусть твоя мать не узнает о том, что я сделал.

– Да, отец.

* * *

Юсуф стоял на коленях, наклонившись вперед так, что его лоб касался ковра под куполом потолка мечети Аль-Азхар. Утренние молитвы закончились, но Юсуф остался в окружении свой личной охраны. Он шепотом, снова и снова повторял одни и те же слова.

– Аллах, прости меня. То, что я сделал, я совершил твоим именем, ради твоей славы. Аллах, прости меня. То, что я сделал, я совершил твоим именем, ради твоей славы…

Он услышал тихие шаги по ковру и почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу. Юсуф поднял голову и увидел Каракуша.

– Все закончилось, – сказал он. – Ваш отец случайно погиб во время охоты. – Он упал с лошади и сломал шею.

Юсуф встал.

– Он мертв?

– Он без сознания и в агонии, – ответил Каракуш. – Лекарь Ибн Джумэй считает, что Айюб проживет совсем недолго.

Юсуф почувствовал, как в груди у него все сжалось. Ему вдруг стало трудно дышать. Такие приступы случались у него в детстве, когда ему никак не удавалось сделать вдох, но уже много лет их не было. Он закрыл глаза, заставив себя дышать медленно и ровно. Приступ прошел, но тяжесть в груди не исчезла.

До дворца Юсуф скакал галопом, а потом сразу направился в свои покои. Шамса ждала его у двери. Юсуф решительно прошел мимо и скрылся в своей спальне. Она попытался войти вслед за ним, но он встал у нее на пути.

– Оставь меня! Никто не должен ко мне входить. Я хочу, чтобы в мои покои приносили воду и еду, но ничего больше. Ты поняла?

– Да, господин.

Юсуф закрыл дверь и опустился на пол. Он почувствовал приближение слез, но вспомнил, что ему говорил отец много лет назад: «Не плачь, мальчик. Плачут только женщины».

Юсуф выбросил эту мысль из головы и попытался заплакать, но слезы не приходили.

* * *

Юсуф, скрестив ноги, сидел на полу в своей спальне. Его волосы были растрепаны, а халат грязным, но Юсуфа не интересовала собственная внешность. Перед ним лежала открытая «Хамаса»[36]; все стихотворения он знал наизусть. Сколько дней он провел в тени лаймовых деревьев, за домом своего детства, погрузившись в истории о доблести и любви? Юсуф улыбнулся, но улыбка потускнела, когда он подумал об отце, рот которого превращался в тонкую нить, а в глазах появлялось неодобрение, когда он видел, что сын читает. Юсуф закрыл и отложил в сторону книгу.

Дверь в его спальню приоткрылась.

– Я же приказал меня не беспокоить! – резко сказал Юсуф.

В спальню вошла Шамса.

– Прошло две недели, Юсуф. Ты должен править царством, – сказала она.

– Я не готов, – пробормотал он.

Шамса села напротив него.

– Ты выглядишь измученным, – сказала она и протянула руку, собираясь коснуться его волос, в которых появилась седина.

Юсуф оттолкнул ее руку.

– Уходи, Шамса. Я хочу побыть один.

Она даже не пошевелилась.

– Ты все правильно сделал, Юсуф, – сказала она.

– Я не хочу об этом говорить, – заявил Юсуф.

– Он пытался тебя убить, – сказала Шамса. – Он должен был умереть.

Юсуф вновь ощутил тяжесть в груди. Впрочем, теперь она не уходила надолго.

– Я же сказал, чтобы ты ушла. – Он встал, подошел к окну и встал спиной к Шамсе. – Почему ты не можешь оставить меня в покое?

Она осторожно коснулась его плеча. На этот раз Юсуф не стал стряхивать ее руку. Шамса обняла его сзади за плечи.

– Какой я человек, Шамса? – спросил он.

– Великий, – ответила она.

– Я не хочу быть великим, – заявил Юсуф.

– Это не твое решение, – сказала Шамса. – Тебя избрал Аллах.

– Как бы я хотел, чтобы он выбрал кого-то другого. – Юсуф долго молча смотрел в окно. Наконец он повернулся лицом к Шамсе. – Он был моим отцом. – Губы Юсуфа задрожали, и он почувствовал, что теряет контроль над собой. – Я… я хочу… – Он не нашел слов, спрятал лицо у нее на плече и разрыдался.