Все о страсти - Стефани Лоуренс

Она нервно дернулась.

Он прильнул теснее и стиснул ее бедра. Бархатистая головка его плоти скользнула внутрь, ища вход в ее лоно.

Она стала извиваться, пытаясь впустить его, но он держал ее крепко, пока сам не нашел того, что так страстно алкал. И стал входить медленно, бесповоротно, неумолимо, дюйм за дюймом завладевая ею. Растягивая. Наполняя.

Наконец его бедра толкнулись в ее попку. Он сделал первый выпад, и она ахнула.

Джайлз отстранился и снова медленно вошел, установив неспешный ритм обладания ею… и она начала блаженно таять. Ее тело раскачивалось с каждым толчком, каждым властным выпадом.

Она пыталась раздвинуть колени, внести свою ноту в танец. Но жесткие колонны его ног не сдвигались ни на дюйм. Он держал ее крепко и делал то, что хотел. Постепенно темп толчков усилился, но когда ад уже был готов взорваться, он снова перешел к прежнему неспешному ритму.

И она почти ничего не могла сделать. Только сжать тугую плоть, как перчаткой, и отдаться в его власть.

Она так и сделала. И ощутила, как он, глубоко втянув в себя воздух, выпустил ее бедра, раздвинул вырез расстегнутого платья, проник под сорочку и сжал ее обнаженные груди.

Она едва не лишилась сознания. Его прикосновение было прикосновением человека, имевшего на нее право и пользующегося этим. Огонь прожег ее тело от сосков до лона, того места, где они были соединены.

Он наполнял ее снова и снова, раз за разом, подталкивая ее бедра своими, стискивая груди.

Огонь разгорался. Распространялся, пока не вспыхнул ярко в спазмах пламени и желания. Раскаленные ощущения пронизывали каждую жилку, каждую клеточку. Каждый нерв. Она вскрикнула и услышала свой голос словно издалека, превращаясь в сгусток исступленной страсти.

Он вонзался в нее все сильнее, глубже, быстрее.

Она почувствовала, как его пронизала дрожь. Как он сдался, как соединился с ней в том месте, где обычно соединяются любовники.

Сердце Джайлза бешено грохотало в груди, когда он упивался неописуемым ощущением, изливаясь в нее, такую тесную, такую горячую, такую готовую. Он наполнил свои ладони сокровищем ее грудей. Его чресла вжимались в ее нагое тело.

Триумф первобытного человека, завладевшего своей добычей, потряс его.

Она была урожаем, только что им собранным. Пшеницей, только что сжатой. Ничто в его жизни не могло сравниться с ЭТИМ.

Они и в самом деле лежали, утомленные и счастливые, на кушетке. За окнами стояла темнота. Никто не хотел пошевелиться. Оба были согласны целую вечность блаженствовать в тепле взаимных объятий.

Темная головка Франчески лежала на груди Джайлза. Он гладил шелковистые черные локоны и посмеивался над собой, вспоминая, как считал ее женщиной, которую чересчур опасно обольщать. Женщиной, которую следует бояться, если учесть ее прирожденную способность проникать под его цивилизованную маску и напрямую общаться со скрытым под ней варваром.

Он оказался прав. Именно так оно и было. Однако больше он не боялся ни ее, ни ее талантов. Скорее был на седьмом небе.

Почему судьба была столь добра, что послала ему одну из немногих женщин, вернее, единственную, которая не осуждала его за низменные инстинкты, а, наоборот, казалось, была в полном восторге от них? Этого он не знал. Только радовался, что у него хватило ума жениться на ней.

Сама мысль о том, что она могла не стать его женой, заставила его крепче сжать руки. Она протестующе пробормотала что-то.

Он посмотрел на нее и почему-то не мог вспомнить, почему столь важным казалось скрывать от всех свое истинное «я», словно так и следовало жить, держа в узде свою истинную натуру, истинные чувства.

Но с ней он никогда этого не делал. С самой их брачной ночи. Просто в ее присутствии это было не важно… С ней он чувствовал себя живым. Совершенным. Целостным. Стать самим собой в ее присутствии было позволено. Даже желательно. Она обожала вызывать к жизни варвара, бросаться в его объятия. Отдаваться жадному, безжалостному дикарю. И все равно, как он себя ведет в этот момент. Теряет всякое подобие разума и облика человеческого.

Его губы скривились в самодовольной улыбке. Она ведет себя не лучше: всякая попытка разговора во время их соития была заранее обречена на провал. Ему стоило лишь коснуться ее, и она сходила с ума. С ней можно было общаться исключительно ласками и прикосновениями.

Его взгляд замер на ее лице.

Она — поле, которое он с радостью будет вспахивать до конца дней своих. И вряд ли она будет возражать.

Его рука скользнула к ее груди. Он продолжал медленно поглаживать гладкую кожу.

Она томно замурлыкала и прижалась к нему. Он улыбнулся и поднял ее на себя.

Пора новой жатвы. Пора снова собрать урожай ее любви.

— Милорд, вы не уделите мне минуту вашего времени?

Джайлз, пойманный на слежке за своей женой, обернулся. Уоллес вошел в утреннюю столовую и приблизился к нему с закрытым подносом для визитных карточек в руке.

— И ее светлость, если не возражаете.

Уоллес низко поклонился.

Утро праздника выдалось хоть и туманным, но не дождливым. Солнце благосклонно лило неяркие лучи на всех, кто поспешал к замку устанавливать скамьи и раскладные столы. Уоллес кивнул Ирвину. Тот отослал лакеев к двери и сам последовал за ними.

— В чем дело?

— Одной из горничных было приказано поставить осенние листья в ту вазу, что на лестничной площадке, милорд, чтобы оживить темное местечко. Но оказалось, что в вазе что-то лежит. Сунув туда руку, она обнаружила… — Уоллес поднял крышку, — это.

Джайлз смотрел на мокрый, потемневший клочок зеленого шелка. Он понял, что это, прежде чем пальцы коснулись лоскутка.

Он поднял обрывки, с которых свисало жалкое, оборванное перо.

— Моя шляпка для верховой езды! — ахнула Франческа.

— Именно, мадам. Милли упоминала, что так ее и не нашла. Миссис Кантл велела горничным поискать получше. Так что Лиззи принесла шляпку прямо ей.

Джайлз задумчиво потеребил бывшую шляпку.

— Ее разорвали.

— Похоже, что так, милорд.

— Дайте посмотреть, — попросила Франческа.

Джайлз уронил обрывки на поднос. Уоллес отнес его к Франческе. Та растянула шляпку. Ткань была разрезана, перо сломано и полуоторвано.

Франческа покачала головой:

— Кто? Почему?

— Именно, — сухо процедил Джайлз, многозначительно глядя на Уоллеса. Но лицо мажордома было совершенно бесстрастным. Уоллес знал не больше, чем он.

Франческа беспечно улыбнулась и уронила шляпку на поднос.

— Это, должно быть, глупая случайность. Выбросите ее, Уоллес. У нас более срочные дела.