Код Маннергейма - Василий Горлов

Торговцы неприязненно косились на Анну, и ей пришлось невежливо раздвигать их, чтобы пробраться к двери. Изрядно поношенный молодой человек лет сорока даже сообщил, не скрывая разочарования ее дремучестью, что вход для посетителей совсем с другой стороны, и уже собирался пуститься в длинные сентенции о том, какая сиволапость понаехала в культурную столицу, но Анна так выразительно на него посмотрела, что он молча посторонился, позволив ей протиснуться к вожделенному входу. Здесь тоже возникла заминка — из внутренних дверей, подскакивая по ступенькам мелким горохом, посыпались оживленно беседующие японцы, увешанные с ног до головы разнообразными техническими устройствами. В дверях наружных они столкнулись с вальяжной группой финских пенсионеров. В результате на некоторое время вход оказался заблокированным — раскрасневшиеся полные финны тяжело сопели, медленно поводя головами и пытаясь уследить за стремительно кланяющимися японцами. Наконец соединенными усилиями переводчиц затор ликвидировали, и Анне удалось проникнуть внутрь.

Кошмар! Такую сутолоку Анна видела только на столичном Казанском вокзале в летний пик железнодорожных перемещений. Правда, там национальный колорит был иным. Здесь же явно намечалось вавилонское столпотворение. С упорством ледоколов сквозь утомленные группки галдящих на всех языках туристов продирались взмыленные переводчицы, высоко поднимая над головами спасительные для их подопечных маячки разноцветных складных зонтов.

Одна из них во главе испуганной стайки пожилых итальянцев устремилась к выходу. Растерянную Анну прижали к деревянной конторке, за которой она обнаружила невозмутимую, как сфинкс, служащую Эрмитажа.

«Похоже, иначе здесь просто не выжить», — подумала Анна и попросила разрешения воспользоваться внутренним телефоном.

Та экономно кивнула, указывая на висящий на стене телефонный аппарат, вокруг которого — ну конечно же! — толпилось несколько человек.

В конце концов подошла ее очередь, и, как ни странно, «рыжая Настя» оказалась на месте. Прощебетав: «Это со мной», она затащила Анну в какой-то боковой зал и сложными переходами привела к огромной двери, украшенной позолоченной инкрустацией.

Анна постучала, потом еще раз — ощущение такое, словно колотишь по могильной плите. Тогда, решительно надавив на вычурную ручку, она потянула дверь на себя.

— Qu'est-ce que c'est на x**?.. — раздраженно произнес слегка гнусавый мужской голос.

Анна опешила. По правде говоря, ее смутила не столько неприветливая встреча, сколько очень странная лексическая конструкция.

Она робко выглянула из-за стоявшей у двери и перекрывавшей кабинет старинной китайской ширмы, расписанной красно-золотыми драконами. За огромным столом, с тумбами в виде львиных лап, в деревянном кресле с высокой готической спинкой восседал, иначе не скажешь, пожилой мужчина. На длинном, с горбинкой, носу чудом удерживалось пенсне в тонкой золотой оправе. Высокий, под горло, жилет открывал идеальный узел строгого галстука. Пиджак в чуть заметную темно-серую полоску (так и тянуло назвать его «визиткой») украшал воротник из черного бархата, а белая накрахмаленная рубашка, казалось, похрустывает при каждом движении благородной седой головы.

Картину дополняла аккуратно подстриженная бородка и черная трубка с длинным янтарным мундштуком, которым он сейчас нервно постукивал по столу, продолжая слушать своего собеседника. Телефон, кстати, оказался вполне современным — мобильным.

Всюду — на столе, стульях, подоконниках — громоздились альбомы с репродукциями и стопки книг. В дальнем углу возвышались кабинетные часы. Центром и украшением композиции служил огромный малахитовый камин.

Михаил Александрович Мардерфильд счел необходимым привстать, сделал округлый жест, приглашая ее проходить, и, завершая телефонный разговор, жестко резюмировал:

— Сударь, вынужден прервать ваши оправдания. Предупреждаю, что если до завтрашнего дня реставрационные работы не обретут наконец надлежащий характер, то, pardonnez-moi, я умываю руки, а вам предстоит rendez-vous с господином Пиотровским.

Он бросил мобильник и вопросительно взглянул на Анну, которая неуклюже топталась на пятачке перед столом:

— Добрый день, сударыня, чему обязан?..

При встречах с такими все еще изредка попадающимися в Петербурге личностями, культурная рафинированность которых просто ослепляла, она жутко смущалась, ощущая себя неумытой замарашкой.

Анна с трудом подавила волнение и нерешительно напомнила:

— Мы с вами вчера договаривались о консультации…

— Ах да-да, что-то связанное с руническим письмом?.. Итак, вы — Анна Троицкая, корреспондент телевидения, которая почему-то заинтересовалась древнескандинавским алфавитом, я прав?

Память у Мардерфильда оказалась отменной.

— А кстати, нравятся ли вам малые голландцы, в частности Андриан Ван Остаде?.. — Он кивком указал на небольшого размера картину, стоявшую на отдельном подрамнике.

Там, в свойственной этой живописной школе реалистической манере, в мрачно-коричневом колоре изображалась жанровая кухонная сценка. Толстая женщина в высоком чепце (очевидно, кухарка) с видимым удовольствием на глуповатом лице старательно ощипывала грязно-белого и, кажется, еще живого гуся, а у ее ног расположился в ожидании подачки жирный серый кот, очень походивший на хозяйку туповато-ленивым выражением морды. Все это выглядело как-то удивительно противно.

— Нет, не нравится, — честно сказала Анна, несмотря на опасение упасть в глазах собеседника-искусствоведа.

— Ну и правильно, — легко согласился Михаил Александрович, — Тем более что, как выяснилось, это вовсе не Ван Остаде, а подделка. Правда, очень старая и очень качественная.

Эта тема явно доставляла ему огромное удовольствие. Казалось, он сейчас начнет облизываться, как кухаркин кот на картине…

Мардерфильд оторвался от созерцания и, с трудом отыскав место для лежавшей на стуле кипы книг, освободил его для Анны:

— Прошу.

Устроившись за столом напротив нее, поинтересовался:

— Итак?..

Анна неловко потащила из сумки папку с документами, которая все норовила зацепиться за застежку-«молнию». Не зная, куда ее пристроить, она в конце концов разозлилась на себя за неуклюжесть и плюхнула папку на стол, нахально сдвинув роскошный письменный прибор, украшенный бронзовой статуэткой какого-то античного героя.

Достав сразу письма и дневник, она протянула их Мардерфильду. Тот, полистав тетрадь в черном коленкоровом переплете, хмыкнул, раскурил потухшую трубку и с удовольствием окутался клубами дыма.

— Так-та-а-ак… — протянул Мардерфильд, — часть дневника Карла Густава Маннергейма. Судя по всему, не известная биографам маршала. Очень интересно. Видите ли, — отвлекся он на мгновение, — дворянский шведский род Мардерфильдов состоит в дальнем родстве с графами Маннергеймами. Сложно сказать, кем именно я прихожусь великому полководцу, но тем не менее — родство есть. Так, а это, — он вновь вернулся к бумагам, — своеобразное завещание, не так ли? Простите мое любопытство — как к вам попали эти документы?