Жорж Бизе - Николай Савинов

Золя встречается с Карвальо — тот ведь тоже южанин и ему, несомненно, должна понравиться «Арлезианка» Доде. Покинув стены Лирического театра после финансового краха в мае 1868-го, Карвальо перепробовал много занятий — и понял, что не может существовать без призрачного мира кулис. Сейчас, через четыре года, ему снова удается возвратиться к любимому делу — он назначен директором «Водевиля». Золя рекомендует ему обратить внимание на новый опус провансальского литератора.

— Прежде всего — вот точное содержание «Арлезианки», — рассказывает Золя. — Мы в Провансе, на берегах Роны, на ферме Кастеле. Владелица фермы Роза Мамаи — вдова; она ведет хозяйство вместе со своим сыном Фредери и стариком-свекром Франсе Мамаи. Живет тут и другой сын Розы, несчастный, умственно недоразвитый парень по прозвищу Дурачок. Прибавьте еще старого пастуха, который развлекает Дурачка сказками и кое-что смыслит в астрологии. При поднятии занавеса оказывается, что Фредери воспылал страстью к девушке из Арля, с которой он повстречался на празднестве. Роза поручила своему брату Марку навести справки об этой девушке. Марк отправился прямо к ее родителям, изрядно выпил там и, вернувшись, объявил, что люди эти — прямо-таки золото. И вот на ферме все радуются, пьют по случаю помолвки; однако зашедший сюда конюх Митифио говорит дедушке: «Вы собираетесь женить внука на негодяйке, которая уже два года моя любовница». И он показывает полученные им от арлезианки два письма, чтобы Фредери прочел их и излечился. Но кровоточащее сердце юноши все еще полно любви; он бродит по окрестностям, как раненый зверь. Роза боится, как бы он не наложил на себя руки; она следит за ним, ходит по пятам; она с невозмутимой смелостью, как мать, которой надо любой ценой спасти свое дитя, почти что толкает в его объятия свою крестницу Виветту. Наконец, видя, каким он становится мрачным и молчаливым, как он мучается от любви, растравляя душу чтением тех двух писем, мать собирает семью на совет и решает, что надо исполнить желание сына и женить его на арлезианке. Девушка — негодница, пусть так; но мать предпочитает принять в свой дом негодницу, чем видеть сына в гробу. Когда Фредери узнает о жертве, которую мать собирается принести ради него, он берет себя в руки, он хочет быть достойным своей славной матери и заявляет, что женится на Виветте. Юноша, кажется, выздоровел. Он приветлив с девушкой, он говорит ей, что недавно отослал Митифио два хранившихся у него письма. Неожиданно снова появляется конюх; он разминулся с письмами и сам пришел за ними, потому что собирается увезти арлезианку. При этом известии, при виде соперника, которого он раньше не знал, юношу вновь охватывает неистовый порыв страсти. Он бросается на конюха, но сам падает, точно сраженный. Теперь все кончено, смерть неизбежна. Роза сторожит у двери сына; Дурачок, сознание которого проясняется, успокаивает её, и она решает лечь спать, но тут ей приходят на память слова пастуха, который однажды сказал, что дом ее постигнет несчастье, как только из него уйдет Дурачок. Едва только Роза улеглась, как Фредери выходит из своей комнаты и поднимается на чердак — здесь есть окно, через которое можно броситься на каменные плиты двора. Мать просыпается, между нею и сыном завязывается страшная борьба; ему удается запереть на засов дверь, ведущую на лестницу; раздается глухой звук рухнувшего тела. Так умирает Фредери, испепеленный любовной страстью.

Карвальо заинтригован, просит дать ему пьесу, читает и перечитывает ее и наконец заявляет — «да, это прекрасно, но слишком уж мрачно. Нужно насытить драму хорошей музыкой».

Доде согласен:

— Музыка? Я люблю ее всю — страстную, ученую, наивную, бетховенскую, испанскую с улицы Тэбу, глюковскую и шопеновскую, музыку Массне и Сен-Санса, негритянскую, «Фауста» Гуно и «Фауста» Берлиоза, народные песни, шарманку, тамбурин, даже колокола. Музыку, которая танцует, и музыку, которая грезит, — мне все в ней говорит, меня все удивляет. Бесконечная вагнеровская мелодия увлекает, захватывает и гипнотизирует меня, словно море, а зигзагообразный удар цыганского смычка отвлекает от всех соблазнов Всемирной выставки. Всякий раз, когда эти окаянные скрипки обрушивают на меня свои пассажи, невозможно идти дальше, нужно оставаться здесь до вечера, за стаканом венгерского, с пересохшей от волнения глоткой, глазами безумца, с телом, отзывающимся на нервные звуки цимбал.

Карвальо приглашает Бизе.

Они встретились.

Это подобно внезапной любви. Контакт вспыхивает молниеносно. Бизе очарован пьесой, очарован ее автором — и единственное его желание заключается сейчас в одном: как можно ярче и как можно точнее выразить музыку пьесы, воссоздать душу Прованса. Пусть Доде познакомит его с лучшим, что есть в провансальском фольклоре.

— «Ноэли» Саболи — по пути в Париж. Значительно труднее достать «Тамбурин» Видаля, который давно распродан, — пишет Доде Жоржу Бизе. — Но я вам его достану.

Провансальские поэмы-сказы — ноэли, — записанные и опубликованные Никола Саболи, и книга Франсуа Видаля «Тамбурин», где кроме описания двух инструментов — тамбурина и пронзительно звучащего галубета, провансальской флейты, — приводятся характерные народные наигрыши, конечно, очень интересуют Бизе. Он возьмет из этих сборников три мелодии — но только три, ибо, жадно вслушиваясь в эту музыку, он ищет не букву, а дух. Значительно больше ему дают встречи с Доде.

— В жилах южан, — говорит Доде, — течет бешеным, неудержимым потоком солнечный свет, превращенный в теплоту и движение. Хотя он их опьяняет и, по-видимому, даже заставляет безумствовать, но в действительности он никогда не поражает их ума, а, напротив, делает его более сильным, глубоким и ясным. Так как солнце позволяет им во всякое время года встречаться на городских площадях или за работой на полях, то этим оно способствует развитию в них человечности, социальных отношений, длинный ряд которых начинается любовью, а оканчивается гражданским долгом, и которые приносят народам мощь и долголетие. Солнце увеличивает жесты, а они ярко обрисовываются на светлом фоне. Солнце придает голосу звучность. Кажется, что гармония и ритмическая сила его лучей вливаются в их речь. Так как в ослепительном блеске все оттенки красок становятся бледнее и нивелируются между собой, то возникают благоприятные условия для иллюзий. Солнце заставляет человека сосредоточиться в настоящем и представляет ему его будущее очень простым, таким же золотистым и теплым, как и оно само, и тоже несущим живые и горячие ощущения. Благодаря ему чувства представляются удивленному взору сознания в виде блестящего фейерверка; солнце придает им великолепие, удесятеряет их энергию и способствует развитию того неистовства, в котором стыдливость и героизм, великодушие и страх, удаль и робость смешиваются в какую-то, очень часто насмешливую, толпу. Эта толпа находится в самом человеке. Да, каждый человек чувствует, что в нем живет какая-то беспокойная, шумная толпа… У южан толпа, живущая в душе человека, своим появлением вызывает быструю, жгучую боль. Мгновенный порыв решимости, точно срывающийся из-под какого-то тормоза, вызывает тот беспорядок в лице и жестах и ту ярость гнева или любви, которые кажутся столь комичными людям, не принадлежащим к этой расе.

— Можно ли ярче определить то, что движет всеми поступками персонажей «Арлезианки»! — замечает восхищенный Бизе.