Входящая во Мглу - Кэт Ричардсон

Карлос сузил глаза с намеком на пытливую улыбку.

— Не в этот раз. Когда и где?

— Завтра у музея "Мэдисон Форрест хисторикал хаус". Еще надо будет обсудить ваши впечатления с одной подругой. Ведьмой.

Он поднял бровь.

— Настоящая ведьма? Не одна из тех добрых, беспомощных ньюэйджевских[10]дур?

— Настоящая.

— Давно не встречал.

Я промолчала.

Карлос склонил голову в полукивке.

— После заката, завтра.

Я встала, и он поднялся. Я не протянула руки.

— Спасибо.

Карлос шагнул ближе. Мне захотелось отшатнуться, но я не осмелилась. Он навис надо мной.

— Какая-то сила заключена в тебе. Ты неважно выглядишь.

Он провел рукой над моими волосами, плечом, вдоль груди, не касаясь. Поднес к своему лицу извивающийся клочок тьмы и вдохнул его запах.

— От тебя несет черными силами вперемешку со светом. Ты трогала артефакт?

— Нет, но можно сказать, он тронул меня.

Карлос растер кусочек тени между пальцами.

— Непорядок. Это нельзя оставлять как есть.

Он скомкал тень и сунул ее в карман, как в прошлый раз.

— Я и сама не рада, — ответила я.

— Будь настороже, Блейн.

Я цинично изогнула бровь.

— И в то же время доверять вам? — Потом сменила тему. — Как мы вас найдем завтра?

— Я сам вас найду.

Глаза Карлоса блестели. Он улыбнулся, и я почти ощутила, как хищные белые зубы вонзаются в мою плоть.

— Теперь я всегда буду помнить твой запах.

Меня передернуло.

Я с радостью избавилась от его присутствия и направилась сквозь ночь прямо к Эллис. Она сузила глаза, пока я шла через бар, и скривилась в яростной голодной улыбке. Искры неистового желтого и красного цвета скакали вокруг нее.

— Ты играла слишком опасно. Мне пришлось выставиться самой, прикрывая тебя. И лучше бы я не пожалела об этом.

— Я слишком устала, чтобы с тобой пикироваться. Если хочешь использовать шанс, будь в среду вечером во "Мраке ночи", примерно в половину десятого.

— Кто рассказал тебе о "Мраке ночи"?

Я улыбнулась хладнокровно, как могла, и не ответила. Ледяная едкая ненависть обрушилась на меня вихрем, разбередив кусочек Мглы внутри. Колени затряслись, но я как-то устояла.

— Когда я закончу, — наконец, проговорила я, — будет тебе шанс. Если выступишь слишком рано, обрубишь сук, на котором сидишь, так что потерпи.

— Потерпеть? Я только и делаю, что терплю. Но если ты ведешь двойную игру…

— Какой мне с того прок? У меня там не будет ни одного сторонника. В сущности, ты единственная, у кого пока нет причин оторвать мне голову.

Я замолчала и чуть отвернулась.

— Может, мне и не стоит суетиться. Наверное, держись я от всех вас подальше, у меня бы получилось спокойно дожить до старости. В любом случае я не могу тебе доверять. Возможно, ты первая готова воплотить все те угрозы, которыми сыпала.

Я двинулась к выходу. Эллис схватила меня за руку, окатив жаром и черным холодом.

— Ты что, даешь задний ход?

Я вырвала руку, удивив нас обеих.

— Почему бы и нет? Что тебя остановит?

— Я сказала, что не трону тебя, если ты будешь делать, как я велю.

— Я и делала, а от тебя в ответ одни жалобы. Значит, я облажалась, верно? Забудь.

Эллис зарычала. Я повернулась к ней и заглянула в глаза, отпихивая Мглу изо всех сил, надеясь, что поступаю правильно.

— Ладно. Тогда обещай, что не причинишь мне вреда, если я помогу тебе добраться до Эдварда. Пока я не стою у тебя на пути, ты меня не трогаешь. Обещай.

Безграничный холод буравил меня, пока Эллис решала. Когда она заговорила, ее голос звучал низко и с резонансом:

— Я обещаю, что не причиню тебе вреда, если поможешь мне добраться до Эдварда и не станешь мешаться под ногами.

Я улыбнулась и пошла к выходу, пока она не передумала. Эллис смотрела мне вслед; я чувствовала ее взгляд спиной всю обратную дорогу.

Во вторник зарядил дождь. Даже чувствуя себя слабой и окостеневшей, я бегала, пока впервые за долгое время в груди не заболело по чисто физическим причинам. Тело было в порядке, но во всех других смыслах я разваливалась на части. Я бежала, изумляясь своей выносливости, и думала, как часто за последние несколько дней мне в голову приходила мысль просто остановиться. И я злилась на жалость к себе и сомнения в своих силах. Я все еще боялась, все еще была слаба и страдала от неуверенности в эпицентре неизведанного, однако, если стоять на месте, конец возможен только один. Двигаясь вперед, я, по крайней мере, могла надеяться, пусть даже мои шансы малы.

Я бежала. Пот и дождь смывали с меня глупость и отчаяние. Хотелось бы остаться под чистым ливнем, пока вода не унесет все без остатка, но я сделала выбор, и его надо придерживаться.

Из офиса я позвонила куратору "Мэдисон Форрест хаус" и убедила ее, что мне надо взглянуть на орган вечером. Она согласилась впустить нас в девять, хоть и не выразила особой радости. Еще один звонок, и Мара тоже согласилась прийти.

Я добивала кое-какие прозаические дела, занимая ум работой, когда меня прервал звонок Уилла. В его голосе слышалась усталость.

— Привет, Харпер. Я откопал кое-что на твой орган "Трэчер".

— Быстро ты.

— За последние несколько лет многие данные компьютеризировали, а я знаю, кому позвонить в Европе. Короче, я не в курсе, зачем орган понадобился твоему клиенту, но это подделка.

— Точно? Он выглядит старым.

— Местами даже слишком. Номера на каркасе и деталях механизма не совпадают. За зеркалом и над трубами есть несколько дополнительных панелей, которые старше остова и вообще не должны там быть. Согласно данным «Трэчер», каркас остался от инструмента, поврежденного во время пожара в Амстердаме в 1923 году. Каркас списала страховая компания и продала оптовому сбытчику мебели. Возможно, он и установил детали механизма, снятые с другого органа, который датируется 1902 годом. Но наверняка не скажешь.

— Что входит в "детали механизма"?

— В данном случае только клавиатура — остальное бы не подошло. Что бы ни говорил тебе твой клиент, скорее всего он врет. Орган на время исчез и появился снова на швейцарском аукционе в 1957-м, где его купил последний зарегистрированный владелец, Г. Сергеев из Берна. Я попытался его найти, но все, что мне удалось откопать, это газетная заметка о его смерти в 1960-м. Не похоже, чтобы у него были родственники, которые могли бы унаследовать орган, и я не знаю, что происходило с инструментом после 1960 года до его отправки из Осло.