Сияние любви - Тейлор Джонс

Тихая злость закипала в Генриетте.

– Как ты мог? – произнесла наконец она. Ей хотелось сказать это злым голосом, однако получилось какое-то жалкое хныканье. Слезы покатились по щекам Генриетты и закапали на колени. Боль в сердце, спазм в горле были так сильны, что она не могла даже пошевелиться.

– Как ты думаешь, ты могла бы когда-нибудь меня простить? – спросил Брендан каким-то надтреснутым голосом.

Генриетта издала рыдание, похожее на дикий вой.

– Я люблю тебя, Генриетта. Вся эта игра – такая глупость! Я никогда не хотел обидеть тебя, никогда не думал, что встречу такую девушку, как ты, когда согласился играть. – Он на мгновение замолчал. – А может быть, я согласился играть, потому что встретил тебя и впервые понял, какой может быть любовь.

– Это не... – Генриетта осеклась, пытаясь совладать с голосом. – От этого лучше не делается. Ты попросил меня выйти за тебя замуж только потому, что хотел выиграть эту игру.

– Нет. Я уже выиграл ее, когда делал тебе предложение. – Все на свете замерло: птицы больше не чирикали, даже листья над головой перестали шевелиться. Генриетта медленно повернулась к Брендану и посмотрела ему в лицо.

Он изменился, был бледным, шрам на лице стал еще заметнее.

– Как? – спросила Генриетта и заглянула Брендану в глаза.

Его глаза. Как она будет жить дальше, не видя этих глаз? Генриетта с тоской вспомнила, как мечтала когда-то о том, чтобы баюкать ребенка с такими же лазурно-голубыми глазами.

– Было правило, – голос Брендана сорвался от переполнявших его чувств, – что Пейшенс не должна рассказывать об игре никому, кроме своего мужа. Она не должна была говорить ничего Хорасу.

Генриетта затаила дыхание.

– Тогда в лесу, у ручья... – Брендан судорожно сглотнул. – Когда ты сказала, что Хорас и Пейшенс разговаривали с тобой об игре и наследстве, я тут же понял, что выиграл. И несколько часов я позволил себе считать, что могу все. – Он опустил голову. – Мне очень жаль. Я хотел рассказать тебе, много раз хотел. Но я знал, что твой отец ни за что не согласится на наш союз, если только у меня не будет титула, и богатства.

Генриетта уставилась на кружевной узор лишайника у основания статуи. Брендан уже выиграл, и все же...

– Ты думаешь, – продолжал он хриплым шепотом, – что могла бы меня простить? Скажи, что будешь моей женой, Генриетта. Я не могу жить без тебя. Я не хочу. Я...

– Да, – ответила Генриетта, улыбаясь сквозь слезы. Она обхватила Брендана руками за шею, не беспокоясь об упавшем за скамейку зонтике, не замечая, что ее шляпка съехала назад, повиснув на лентах. Она поцеловала Брендана, а он ответил ей страстным и долгим поцелуем.

– Как ты думаешь, твой отец даст согласие на наш брак? – спросил он с надеждой в голосе.

Генриетта нащупала конверт в сумочке.

– Думаю, что это вполне может случиться.

Пейшенс прижала руку к виску. У нее раскалывалась голова. Она никогда не была подобна тем женщинам, что легко поддаются головной боли или каким-либо другим женским недугам, и не собиралась делать этого сейчас. Возможно, ей просто нужно было немного полежать.

По крайней мере они опять были в Лондоне. Вечеринка в Брайтвуд-Холле стала для нее катастрофой, однако надо сосредоточиться на том, как с достоинством выйти из этой неразберихи. Должен же быть какой-то выход.

Едва Пейшенс улеглась на кровать, как послышался стук в дверь.

– Уходи! – рявкнула она. – Я плохо себя чувствую. – Дверную ручку начали крутить.

Боже! Неужели женщина не может хоть немного побыть в одиночестве?

– Я сказала – уходи!

Послышался металлический скрежет, и дверь распахнулась. В дверном проеме стоял муж Пейшенс, на его поросячьем лице сияла улыбка.

Пейшенс села на кровати.

– Что это ты делаешь, Даутрайт? У меня есть причины запирать дверь.

Войдя в комнату, муж продемонстрировал ей небольшой металлический инструмент:

– Я взломал замок, Пэтти.

– Как ты посмел?

– Нам нужно поговорить. Мы уже давно не разговаривали.

– Уходи.

– Не уйду.

Даутрайт двинулся к кровати, стараясь, как показалось Пейшенс, выглядеть угрожающим. Однако это ему плохо удавалось. Пейшенс возмущенно фыркнула и вскочила на ноги.

– Убирайся вон, хам!

– Послушай, Пэтти, ты уже нарушила все правила игры. Знает он об этом или нет, но Брендан выиграл. Он будет графом Кэрри.

– Нет! Никогда!

– И тебе нужно смириться с этим, любовь моя.

– Хорри будет графом! – отрезала Пейшенс. – И прошу тебя, не называй меня своей «любовью».

– Хорри не хочет быть графом. Это для него ничего не значит. Ему не нужны деньги. У меня денег больше, чем у трех графов, вместе взятых, и все они перейдут к нашему сыну.

– Титул. Ему нужен титул.

– Нет, Пэтти. Не нужен.

Даутрайт подходил все ближе и ближе, и Пейшенс неожиданно почувствовала себя... беззащитной. Она постаралась взять себя в руки.

– Я думаю, что если титул в семье – это то, что тебе нужно, то потрать свою энергию на то, чтобы добиться того, чтобы твоя дочь вышла замуж за графа, – проговорил Даутрайт.

Он сошел с ума! Пейшенс всегда подозревала, что в один прекрасный день это случится. Он буквально помешан на своих свиньях.

Испугавшись, она сделала шаг назад.

– Но ведь ты знаешь, что у меня нет дочери.

Даутрайт подошел совсем близко. Теперь Пейшенс отчетливо ощущала его волнующий мужской запах. Что это? От мужа пахло не свиньями?! Пейшенс сделала еще один шаг назад и упала на кровать. Хорас Даутрайт-третий по-идиотски улыбался.

– Я говорю о дочери, которую ты подаришь мне через девять месяцев, Пэтти.

Он упал на нее и стал шарить руками по ее телу. Пейшенс Честити Кинкейд Даутрайт закричала от неожиданного восторга:

– О Боже!.. О... Хорас... Хорас!

Генриетта не была в доме своей семьи в Челси с апреля. Горничная, которую она никогда не видела, неопрятная девушка без одного зуба и с пятнами сажи на лбу, открыла ей дверь.

– Добрый день, —проговорила Генриетта. – Я мисс Генриетта Перселл. Мне кажется, мы не встречались.

Горничная пожала плечами:

– Я новенькая. Хозяин отпустил всех, кроме меня, и считает, что я должна делать все.

Не приняв у Генриетты жакет и шляпку, девушка пошла прочь, оставив входную дверь приоткрытой.

Генриетта помедлила, стоя в прихожей, ощущая неприятное чувство в душе. В комнате не осталось никакой мебели. Парадный зал, как вскоре обнаружила Генриетта, также был почти пуст. В нем находились только продавленный диван и поцарапанный стол.