Кащей - Дмитрий Мансуров

— Снимите с него плащ! — приказал колдун. — И подайте мне… Ого, да он у тебя подозрительно тяжелый! Так-так, что это мы в нем держим? Надо же… Признаю, ты оригинал, ни разу не видел, чтобы плащи превращали в походный склад… Держите его! Не отпускайте! — Он с размаху нанес Кащею сильнейший удар в челюсть — тот ему, естественно, ничего не сказал о нежелательности опрометчивых ударов, — и коридоры тюрьмы огласились дикими воплями колдуна, сломавшего запястье и разбившего кулак в кровь.

— Больно, наверное? — сочувственно спросил пленник, когда первая волна криков ушла в далекие просторы тюремных камер. Колдун хотел было повторить удар, но вовремя вспомнил, что ему и так плохо, и ограничился второй волной стонов. Под его монотонное звуковое сопровождение они и добрались до дворца. Горожане веселились на площади, и никто не заметил, что их спасителя ведут под усиленной охраной.

— Слышь, колдун, а чего ты себе рану не залечишь? — громко спросил Кащей, так, чтобы услышали даже тараканы за каминами. — Слабо применить знаменитое волшебство на себе самом?

— Заприте его в пыточную! — просипел колдун, забегая в свой кабинет и начиная третью волну причитаний. Злобно матерясь, он закрыл за собой дверь и чем-то загрохотал. Гвардейцы поволокли ухмылявшегося Кащея, принципиально отказавшегося идти самостоятельно, матерясь не менее изобретательно, чем их повелитель. Приказ колдуна не убивать пленника пока никто не отменял, а что получится, если его попробовать избить, они уже видели. Бросить его на дороге означало подписать себе смертный приговор. А водить вокруг лежачего хорошо вооруженный хоровод и ждать, пока тот соизволит встать на ноги, — смешнее этого трудно было себе что-то вообразить. Кащей между тем усиленно думал. Колдун будет неработоспособен еще час, не меньше. Пока он там нахимичит обезболивающее и наложит повязку… Шпагоплеть и плащ ему занесли, и теперь самое важное заключалось в том, чтобы они попали в одно место с магическими приспособлениями самого мага и, возможно, в то место, где он держит Иванушку. Колдун неглуп и вряд ли оставляет волшебные предметы на видном месте. Приходится идти а риск, иначе колдуна не обыграть.

— Наконец-то! — с облегчением выдохнули гвардейцы, втаскивая Кащея в камеру пыток и бросая его на каменный пол. Он отметил, что пол наклонно шел к краю пыточной, где находился слив. Не иначе смывали кровь жертв водой прямиком в канализацию? Основательно прописались, живодеры. Он бросил взгляд на пыточный инструментарий и понял, что его еще не били, а, можно сказать, просто дружески погладили по голове.

Довольный палач с надетым на голову кроваво-красным колпаком с прорезями для глаз и рта легко поднял его и бросил на пыточный стол, напоследок защелкнув на руках наручники с цепями. Затем, не мешкая, вытянул из камина раскаленный прут и поднес его к жертве.

— А ну осади, дубина стоеросовая! — не своим голосом прокричал Кащей. — Ты что, не знаешь, что меня решил пытать сам Великий Ортокс? Если ты до меня хоть пальцем дотронешься, то тебя самого на этот стол забросят!

Палач застыл.

— Я проверю, — сообщил он глухим низким голосом. — Если ты меня обманул, то я не знаю, что с тобой сделаю…

— Сходи, сходи, — закивал Кащей. — Заодно и бинтик ему на руку завяжешь. Морским узелком. У него еще кровь из носа шла, на шею жгут наложи, не пожалеешь!

Едва палач вышел, Кащей вскочил, с силой дернул за цепи, оборвав звенья у основания стены, подбежал к стеллажам и принялся хватать инструменты и выбрасывать в окно. Хорошо, что пыточная находилась прямиком надо рвом с неизвестными хищными животными. Чем их кормили, стало понятно и без вопросов.

— Вот ты какой, последний путь, — сказал Кащей, глядя, как инструменты погружаются в бездну и неведомые хищники ломают о них свои острые зубки, думая, что им подкинули что-то съедобное. Вовремя — услышав приближавшиеся шаги, он улегся на стол, забросил цепи на прежнее место, надеясь, что никто не станет проверять их целостность, раскинул руки-ноги и сделал вид, что находится на грани потери сознания от страха.

И действительно, никто и не подумал проверять. Когда в камеру вошел сердитый колдун с забинтованной рукой, а следом за ним изрядно смущенный палач, Кащей не выдержал и расхохотался. Колдун окинул обезумевшим взглядом пустое помещение с одиноко стоявшим в углу столом, на котором вольготно расположился умирающий от смеха пленник, и ему стало совсем плохо.

— Ты его щекоткой пытаешь, да? — на всякий случай, не скрывая обреченности, поинтересовался колдун. — Ну скажи мне, что это правда!

— Ты маниакально-депрессивный психопат с одной извилиной! — прокричал Кащей. — И я даже знаю, что она у тебя находится вовсе не в голове, а гораздо ниже! Снаружи!

— Ты не доживешь до рассвета, — хмуро пообещал Колдун.

— Ну да! — смеялся Кащей. — Ты задушишь меня одной забинтованной рукой! Эй, палач, скорее принеси нашему дорогому повелителю стульчик, а то, не ровен час, он от злости выбросит в окно что-нибудь тяжелое! Например, тебя!

— Где мои инструменты? — растерянно вопросил палач, оторвавшись от бессмысленного взирания на родное, передающееся по наследству рабочее место.

— С ними здорово управляются ужастики в болоте под окном, — пояснил Кащей. — Теперь они смогут вытаскивать устриц из раковин и устраивать интимные ночные свидания.

— Это ты сделал? — задал глупый вопрос палач.

— Конечно нет! — уверенно ответил Кащей. — Ты сам приковал меня к цепи, разве забыл? Здесь гвардия колдуна похозяйничала. Они сказали, что ты отнимаешь у них их хлеб и они не намерены больше тебя терпеть.

Несмотря на явную бредовость услышанного, палач поверил безоговорочно. Он выбежал в коридор, и почти до утра из разных концов дворца доносились ругань, звон мечей, крики о помощи и треск ломаемой мебели.

— Кем я повелеваю?! — горемычно вздохнул колдун. — Дегенераты! Но ничего, скоро я захвачу тот мир, из которого прилетели освобожденные тобой узники.

— Что, вся тюрьма? — как будто изумился Кащей.

— Нет, четверо, — ответил колдун и тут же спохватился: — А что это я перед тобой отчитываюсь?

— Наверное, чувствуешь во мне хозяина, — доверительно ответил Кащей. Колдуна пробил нервный тик.

— Я не буду тебя пытать, — сказал он, — ты слишком сумасшедший для этого. Тебе просто отрубят голову завтра в полдень.

— Жду с нетерпением, — отозвался Кащей.

— Кто ты такой?! — вспылил колдун. — Что ты из себя строишь?

— Поговори мне! — пригрозил Кащей. — Много будешь знать, скоро состаришься! — Ты идиот! Кто кого пытает? Того и гляди, сейчас кондратий в гости пожалует.

— Пока еще я тебя, — признался Кащей. — А ты в этом до сих пор сомневаешься?

* * *

Утром на площади собрался весь город. Избитые сначала Кащеем в честном бою, а затем палачом — в нечестном, гвардейцы срывали злость на горожанах, сгоняя их на площадь. На помосте уже стоял Кащей, рядом палач крепко обнимал единственный оставшийся у него обоюдоострый топор. А на троне восседал измученный колдун. Сломанная рука висела на груди, а мозг сверлила мысль, каким образом он сумеет поднять одной рукой тяжелый топор палача. Прибегать же к колдовству при всех, да еще после такого ранения… вдруг не получится, что тогда?