Год в Касабланке - Тахир Шах

— Нам нужно встретиться.

— А с кем я имею честь?

— Я объясню вам всё при личной встрече.

В тот же день я приехал в кафе на бульваре Хасана II, прибыв на двадцать минут раньше условленного времени. Я подумал, что это графиня де Лонвик дала мой телефон загадочному незнакомцу. Я попытался дозвониться до нее, но горничная сказала, что графиня отбыла в Вест-Индию.

Я заказал эспрессо и достал записную книжку. На первый взгляд все марокканские кафе одинаковы: завеса табачного дыма и пожилые мужчины, одетые в длинные джеллабы и желтые кожаные тапочки, загнутые вверх у большего пальца. Но присмотритесь получше, и вам откроется поразительно интересный мир. За столиком рядом с моим мужчина в очках с толстыми стеклами и феске строгал спички лезвием для бритья. Рядом с ним, откинувшись на спинку стула, курил кальян высокий элегантный мужчина. Официант, небрежно проходя мимо него, незаметно передал ему пачку банкнот. Посетитель сунул деньги под свою джеллабу и осмотрелся по сторонам.

Загадочный незнакомец опоздал на пятнадцать минут. Я успел заказать себе второй эспрессо и исписать несколько страниц в блокноте. Холодная черная тень упала на строчки, я поднял голову. Надо мной навис какой-то бородач: стройный, лет пятидесяти пяти, в сером костюме в полоску. Он протянул мне руку.

— Я — Хусейн Бенрахим.

Я не знал, что сказать. Повозился с блокнотом, убирая его, и показал рукой на стул рядом с собой. Человек сел. Большая часть его смуглого лица была закрыта седеющей бородой. У него были широкие плечи и на удивление хорошая осанка.

— О вас мне рассказал продавец кофе, — сказал он.

— И мне о вас тоже, — ответил я.

— Так вы знаете, что между нами существует связь?

— Нет-нет. Я ничего не знаю. Мне только известно, что вы существуете… что мой дед приезжал в Касабланку из-за вас.

Хусейн попросил официанта принести ему café crème[12]а затем вновь повернулся ко мне.

— Да, он приезжал сюда из-за меня.

— Почему?

— Икбал был другом моего деда, — пояснил Хусейн, наклоняясь ко мне. — Он был ему больше чем другом. Он был ему братом.

— Да ну? — Я ничего не понимал.

— Нет, не кровным братом, как вы подумали. Я имею в виду масонское братство. Понимаете, ваш дед и мой дед оба были франкмасонами.

— Я знал, что мой дед принадлежал к Эдинбургской ложе, — ответил я.

Хуссейн наклонился еще ниже, положил локти на стол и сложил ладони вместе.

— Абсолютно верно, — сказал он. — Они познакомились в госпитале в Эдинбурге во время Первой мировой войны. Икбал был афганцем, а мой дед — марокканцем, и они легко подружились. Они вместе стали масонами и поддерживали связь до самой смерти.

— Когда умер ваш дед?

— В тысяча девятьсот шестьдесят третьем, через три года после того, как Икбал переехал в Танжер. Мои родители скончались, когда я был еще совсем маленьким, и дедушка воспитывал меня. После его смерти у меня не осталось никого, кто мог бы заботиться обо мне. Никаких близких родственников, поэтому меня должны были отдать в приют. Но Икбал спас меня. Он обещал деду позаботиться обо мне, если с ним что-то случится.

— Масонский долг?

— Братский долг.

— Но вы же не переехали к нему в Танжер?

— Нет, я остался в закрытой школе в Касабланке, — объяснил Хусейн, — а Икбал приезжал навещать меня каждый месяц. Он привозил мне книги и продукты. И только позже я узнал, что он платил за мое обучение. Он оставил мне деньги на банковском счету, чтобы я смог закончить образование. Именно благодаря вашему деду я стал хирургом. — Хусейн ненадолго замолчал. — Он всегда говорил, что у меня твердая рука.

— Но почему дедушка ни разу не упомянул о вас? Он даже не рассказал о вас своим ближайшим друзьям здесь, в Касабланке.

Хусейн посмотрел на меня очень строго.

— Воистину благие дела творятся негласно. Заговори о них, и весь смысл пропадет.

Четыре недели спустя первая мозаика была вырезана, началась работа по выкладыванию орнамента фонтана. В Дар Калифа прибыл новый муалем. Он был худой, деликатного сложения, словно фигурка из мейсенского фарфора. Хамза проводил его через дом во внутренний двор, туда, где сидели резчики зеллиджа.

Мастер развернул кусок холстины на зеленой плитке пола и принялся за работу.

Сначала он расчертил центральный медальон. Затем были нарисованы шестнадцать наружных розеток, а потом — задник. Для укладки маленьких вырезанных вручную кусочков мозаики на центральный медальон муалем пользовался пинцетом.

Мастер был настолько опытным, что выложил все пять тысяч кусочков вверх ногами, и у него не возникло никакой необходимости разгибаться и сверяться с чертежом. Его руки двигались со скоростью света, выбирая необходимые фрагменты из заранее разложенных кучек и вставляя их на место. Я спросил его, как он так ловко работает, не видя цветов.

Он ответил:

— Только слепой знает слабость зрения.

Пока работа над фонтаном продолжалась, в библиотеке из кедровых досок было приготовлено двести пятьдесят метров полок. От кедра шел упоительный аромат. Запах заполнил собой всю комнату. Рашид и четыре его помощника разделись до нижнего белья и надели повязки на рты. В помещении было столько опилок, что любой привлеченный ароматом кедра человек мог запросто ослепнуть в опилочной метели.

Сторожа беспокойно ходили снаружи взад и вперед. Они до сих пор волновались оттого, что я привез сюда проклятые кедровые доски, и возмущались, что на этот раз хозяин не пошел у них на поводу. Конечно, теоретически доски могли быть битком набиты джиннами, однако никаких признаков их присутствия там обнаружено не было. И дом наш все еще благополучно стоял на месте.

Единственным способом выдержать нараставшее напряжение было на время убегать из Дар Калифа. Я все больше и больше времени проводил в центре города: работал, сидя в кафе, наблюдал людскую суету. Камаль знал, где меня найти — в кафе «Риалто» напротив кинотеатра. Я полюбил густой, как смола, кофе с запахом миндаля, который там готовили.

Как-то раз Камаль припарковал джип рядом с кафе и подошел к моему столику. Ему только что стало известно о плане гангстеров отобрать у нас Дом Калифа. Он сел за столик и начал доставать из папки разные бумаги. Мы обсуждали размер опасности, когда к нам подошел полицейский в форме. Блюститель закона махнул рукой, показывая на джип.

— Почему это здесь? — спросил он.

Я всегда ругал Камаля за то, что он паркует автомобиль в запрещенных для стоянки местах.

— Мы сейчас уедем.

— Я не о машине, — с гневом отреагировал полицейский на мои слова. — Я говорю об эмблеме. Каким образом она оказалась у вас?