Королева викингов - Пол Андерсон

Эйрик остановил коня, спрыгнул с седла и повернулся, чтобы помочь сойти наземь королеве. А та, опершись на его мощную руку, почувствовала, как по всему ее телу пробежала дрожь, очень сходная с приливом похоти. Он, видимо, что-то почувствовав, усмехнулся.

— Ты же не боишься, правда? — прошептал он. — Это совсем не больно и не причинило мне никакого вреда.

Она ответила ему улыбкой — волчица волку.

— Я ни разу еще не слышала, чтобы это смягчило чей-нибудь нрав, — тоже шепотом ответила она. — А ты что, действительно рассказывал священнику о своих грехах? Мне кажется, что ты скорее должен был хвастаться ими.

— Он отпускает мне грехи. Впрочем, я, конечно, не собираюсь встречаться с ним третий раз. — Второй раз был вчера, так как архиепископ сильно боялся, что Бог оскорбится, если король не исповедуется перед тем, как его королева и дети примут крещение. Эйрик решил, что отказ может повлечь за собой больше неприятностей, чем того стоит, а то и приведет к каким-нибудь дурным последствиям.

А вот Гуннхильд внутренне трепетала, хотя по ее лицу никак нельзя было этого заметить. Она собиралась поклониться не какому-то мелкому божку. Его почитатели заполняли землю на юге до Средиземного моря и страны мавров, на востоке доходили до бескрайних равнин, населенных вендами.[22] Все больше и больше их встречалось на севере. Правда, викинги грабили его дома, кои назывались святыми храмами, резали его служителей и за это отнюдь не претерпевали страданий больше, чем их выпадало каждому смертному. Но и тех, кто отворачивался от Одина, тоже не постигали какие-либо кары.

И сражались христиане ничуть не хуже почитателей Одина. Здесь, в Англии, они сначала остановили датчан, а затем, сражение за сражением, постепенно привели этих бывших иноземцев под власть своего короля и в свою веру. Многих привела в их Церковь широта раскинутой единоверцами торговой сети и огромность попадавшего в эту сеть богатства. Христианами изготавливались все лучшие мечи. Их мудрецы обладали знаниями, уходившими далеко вширь и вглубь за пределы, доступные пониманию Гуннхильд. Даже за короткий срок, проведенный здесь, она успела увидеть и услышать вполне достаточно, чтобы понять это.

Но она ни за что не позволила бы никакому верованию укротить свои стремления. Она сможет найти свой собственный путь. Впрочем, до тех пор, пока она не поймет как следует Белого Христа, она не станет открыто насмехаться над ним, не станет, не таясь, нарушать его законы. Не исключено, что самая большая надежда для ее крови связана именно с ним.

Все же ей было ведомо многое из тайных знаний, она ощущала их и потому не испытывала особого напряжения, шествуя рядом со своим мужем к дому Христа.

Дети, вошедшие следом, вели себя необычайно тихо. Дружинники, конечно, не могли снять шлемы и кольчуги — они испортили бы этим весь вид. Аринбьёрн велел им выстроиться у самой стены. А сам он встал в дверях, опираясь на устремленное вертикально вверх копье. Толпе вовсе незачем был глазеть на то, что будет происходить в соборе.

Королевское семейство встречали три священника в белых одеждах. Они улыбнулись; они подняли руки в благословении. Внезапно, как в кошмаре, Гуннхильд вспомнила, как она обманула финнов, чтобы убить их. Если бы только Торольв… Нет, Торольв тоже мертв, он погиб в этой самой Англии и погребен своим злобным братом Эгилем. Теперь Ольв. За спиной у нее стояли Гамли и Гутхорм, ее сыновья, теперь уже воины, пролившие кровь врагов, но как же они были еще молоды! Если бы здесь был ее крепкий и непреклонный брат Ольв Корабельщик… Но он остался на Оркнеях, сказав, что уже достаточно преуспел в жизни. Кроме того, королю нужно было иметь там своего человека, который мог бы разговаривать от его имени с моряками его собственных кораблей, иначе Торфинн Раскалыватель Черепов сможет оказаться даже выше самого короля.

И он не сказал, что, если дела у его сестры и ее семейства пойдут неладно, он сможет принять их всех и помочь им.

Гуннхильд отправила эту мысль, трепещущую и назойливую, как летучая мышь, прочь, в ту темноту, откуда она появилась. Как она смогла найти ее? Почему? Ведь Один, Отец Колдовства, не был мстительным.

Да и вообще, сегодня ей не был нужен ни один человек, кроме того мужчины, который шел с нею рядом. Бок о бок они переступили порог.

В просторном вестибюле Эйрик и его сыновья сняли мечи и поставили их к специальной стойке. Ангел, нарисованный на оштукатуренной стене, следил за тем, как мужчины разоружались, подняв над головой меч, словно победитель. А когда они вступили в высокий сводчатый неф, грянуло пение хора — песнопения на незнакомом Гуннхильд латинском языке то оглушительно гремели, то стихали почти до шепота; они показались ей почти столь же жуткими, как финские колдовские песни. Послышались стоны и завывания органа. Впору было подумать, что скальдами Христа стали море и камень.

Солнечный свет, вливавшийся через застекленные окна, сделал невидимыми огоньки свечей, горевших на тридцати алтарях. Со стен недовольно смотрели святые. Хотя снаружи бушевал и куражился ветер, камни сохраняли прохладный воздух в неподвижности. Явственно ощущался запах ладана. Знатные люди города и окрестностей наблюдали, как их новый король в сопровождении своей семьи неторопливо идет по проходу. Некоторые улыбались. Они были не прочь помочь уроженцу севера взять верх над чужим для них англичанином, который ни во что не ставил их собственные законы и права. Сегодня же, немного позже, Эйрик устроит всем этим людям пир и будет наделять их дарами. Гуннхильд ожидала этого. До сего дня она видела лишь некоторых из них, да и то мельком.

Священники, монахи и послушники толпились с обеих сторон трансепта.[23] На их сером фоне огнем пылало алое одеяние архиепископа Йоркского Вульфстана, стоявшего перед высоким алтарем. Его рука, обтянутая сухой старческой кожей, прикоснулась к святой воде и изобразила в воздухе знак Святого Креста, обращенного в сторону Гуннхильд и ее семейства.

Он говорил торжественные слова, в которых она находила не много смысла. Ее неистовые сыновья ощущали себя неловко. Вся эта величественность и серьезность нахлынули на их неокрепшие души, словно поток весеннего половодья. Ну что ж, подумала она, архиепископ не вымоет из их жил кровь Эйрика Кровавой Секиры. И отец и мать позаботятся об этом.

Гуннхильд обвела пристальным взглядом присутствовавших. В кучке людей, стоявших справа, ее внимание привлек молодой человек, с которым она уже встречалась. Его звали Брайтнот. Среднего роста, коренастый, он все же казался совсем юным благодаря пухлым румяным щекам, вьющимся каштановым волосам и той застенчивости, с которой разговаривал с нею. В его облике не было ничего примечательного, кроме, пожалуй, маленького, но сделанного с величайшим искусством перстня.

Архиепископ Вульфстан хотел, чтобы дети Эйрика выслушали наставление в Вере, прежде чем он окрестит их. Они не были викингами, переходящими в христианство после победы англичан, не были торговцами, меняющими веру ради успеха в делах. Они были королевскими детьми. В будущем от них могла зависеть жизнь многих и многих людей. Он порадовался, услышав от их матери, что она тоже стремилась к знанию. Она не стала рассказывать ему, что когда-то провела тяжелый год среди финнов, чтобы выучиться тому, что было ведомо им, и получить в свою власть силы, которые могли бы возвысить ее.