Борель. Золото - Петр Петров

На глубине двух десятков метров Костя шел в шахту. Из «Пятилетки» подавали руду на вагонетках и сразу направляли на бремсберг.

Костя знал, что здесь еще недавно с потом, с треском сбруи, часто с увечьями, тратилась людская и лошадиная сила. У парня подгибались в коленях ноги. От природы он не был робким, но сегодня отчего-то брала оторопь. Под ногами, с боков и сверху вздрагивала земля. Подземные коридоры ему были знакомы, не раз бывал в них, но тогда все было проще, тогда руда из каждой шахты подавалась тачками к стволам и скрипучими блоками лебедок тянулась наверх в тяжелых бадьях.

Бутова Костя узнал по фигуре. Шахтер откидывал породу от стенки забоя.

— Пришел? — голос терялся в глуши подземелья.

— Пришел к тебе, дядя Нил…

Парень дрожал, как молодая лошадь, которую первый раз заводят в оглобли.

— Давай, давай, я давно тебя облюбовал. Тут надо силенку, сноровку, охоту — вот и хороший забойщик. У тебя все есть, паренек.

Костя осмотрелся. Забой шел горизонтально и удалялся от площадки, с которой подавалась к бремсбергу руда. Бутов объяснил:

— Видишь, жилы здесь переплелись не разбери-попало. Две пошли вон куда, а самая богатая, золотоносная, нырнула вниз. Здесь золото попадается по таракану, а другой раз и в тонне грамма не найдешь. Вот подгоним этот забой на несколько метров, и, видно, придется мастачить второй этаж. Только об одном хочу упредить тебя. Баловаться я в своей шахте не допущаю. Знаешь, у нас есть и такие ухачи, которые за голенищами и в карманах выносят руду наверх. Смотри, тебе я верю, а ежели што замечу — не пеняй, дружок…

— Я знаю, дядя Нил, — смутился Костя. — Сам из-за этого ушел от Алданца…

— Во, во! Так чтобы и здесь по чести. Теперь мы не у хозяина работаем, ты это раскумекай и не допущай охулки на свою шахту. А теперь давай учись.

Костя взял кайлу и, расставив ноги, замахнулся.

— Стоп! — задержал его Бутов. — Подбирай сначала канавкой вниз и таким манером иди кверху. Старайся, чтобы у тебя пласт летел наоткол. Подрезай и тюкай.

Старый шахтер искусно продолбил по низу забоя борозду и начал кайлить вертикально. Желтый сланец, перемешанный с серым кварцем, засверкал искрами, посыпался, зашуршал у Кости под ногами.

— Посторонись! — загремел сзади откатчик.

— Понял, — уверенно оказал Костя.

— Понял и — в час добрый.

Гордый сознанием своего мастерства и сметкой ученика, Бутов тряхнул кудлатой бородой.

— На эти вот трещинки тоже поглядывай, они легче отслоняют породу… Меньше пару отдашь…

Через несколько минут Костя сбросил полушубок. Намокшая рубаха липла к плечам. Изредка он посматривал на Бутова, стараясь подражать старому забойщику.

Но у Нила все время росла куча породы, а Костю подгонял молодой парень-откатчик, которого звали Кудряшом.

— Долби, долби, — торопил он, похрустывая лопатой. Кайла тяжелела в руках Кости, меткие и уверенные сначала удары теперь слабели. Он торопился и бил бестолково.

Бутов коротко бросал замечания:

— Снорови, снорови, парень!

— Куда кайлу загоняешь!

— Подрежь и руби так, чтобы за каждым разом отлетал шматок.

…Из шахты вышли по лестнице. В глазах у Кости темнело, плечи и руки тянуло вниз, будто за кожу налили свинца. Но он храбрился, гордый тем, что работает теперь в забое, главное, с Бутовым. В новом звании ему хотелось показаться всему Улентую.

— Ну и конище, — говорил он о Ниле, шагая рядом с откатчиком. — Будто чуть шевелится, а как тюкнет, так и есть.

— Забойщик с гвоздя, — вторил Кудряш. — С таким охота и работать.

— И я малость наторел, ведь ты меня только до обеда загонял, а после я не шибко поддавался, — хвастался Костя.

Кудряш на ходу обметал рукавицей стоптанные, еще деревенские бродни и белесыми глазами посматривал на нового забойщика.

Оба были плечистые, крепко увязанные в кости.

— Ты из деревни, Костюха?

— Ага… из Макруши… Но забыл ее…

— Чуть не земляк. А я из Лохматого Ключа.

— Домашность есть?

— Была одна лошаденка и ту на дорогу загнал. К хозяйству меня сызмальства не тянуло. Я хочу заработать денег и на учебу податься. Меня к этому давно поманивает. Еще отец покойник писарем прозвал.

— Ты хороший мужик, — весело сказал Костя, положив руку на ядреные крыльца Кудряша. — Будем работать вместе.

— Будем, — улыбнулся откатчик.

Из стволов шахт шумно выходила дневная смена. Навстречу ей дружно шагала ночная. Люди смешивались, были неразличимы в сумерках. Освободившиеся окружили инженера Антропова и Гирлана. Шахтеры поднимали головы вверх на третье звено стропил, седлом накрывающих разрез бремсберга. Наверху, обняв ногами бревно, громоздился Морозов. Ловкими ударами он загонял в петлю концы стропилин. Получались заячьи уши.

— Вот оно што обозначает! — самодовольно крикнул орловец, сползая на животе вниз. Морозов подошел к Гирлану и смешно скорчил рожу.

— А вы говорите в Америке… или как ее там… По вашей укаэке мы прорюхались бы до конца четвертой пятилетки, а по нашему планту через две недели — крыша. Вот завтра начнем на эти ребра заваливать плашняк и слизнем все, как сусло.

— Молодец, молодец, — похвалил Антропов.

Гирлан презрительно улыбнулся и направился к поселку.

Бутов подтолкнул орловца локтем:

— Так, так, товарищ. Ты, видать, не только драться умеешь. Понимай, понимай, как надо работать. — И Морозов понял его. Закинув на плечо топор, плотник высоко поднял голову и рядом с Антроповым пошел к поселку.

— Зачем этого кота здесь держат? — кивнул он вслед уходящему Гирлану.

— А кто же будет разъезжать в мягких вагонах и получать валюту? — пошутил Бутов и лукаво глянул на Антропова. — Дай ему квартирку в пять комнат с ванной, а он шляется, как гулевой конь.

— И верно, — подхватили другие.

— Что-то из построек у него ничего не растет.

— И расти не будет. Вон фабрику вороны обсиживают.

Антропов молчал, хотя и понимал, что рабочие вызывают его на разговор.

Обязанностей Гирлана никто по-настоящему не знал. Он числился служащим треста в должности специалиста по установке заграничных машин. В ведении иностранного специалиста находилось три рудника. На каждом из них он говорил по-разному, выдавая себя за инженера, рационализатора, специалиста по постройке обогатительных фабрик и эфельных заводов.

…Надежда Васильевна еще с вечера приказала прислуге приготовить обед на шесть приборов. На окна были повешены свежие занавески, а на столах появились хрустальные вазы с восковыми розами. Вещи эти, в том числе фарфоровая посуда, хранились издавна и извлекались из сундука только в особых случаях в именинные дни.