Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

— Не могу, — прорыдала она. — Я не помню, что такое храбрость и что с ней делают.

Джордж Миддлтон улыбнулся. Он знал, что одна из причин, поддерживающих в нем желание жить, заключается в незатухающей жажде слышать подобные слова.

— Моя дорогая девочка, только посмотрите, что вы сделали! Я смеюсь. Всего несколько секунд, как вы вошли, а моя боль уже пустилась наутек!

Она осторожно поцеловала его голову, лицо, ухо, а потом и его черные усы. Затем посмотрела на него. Она увидела его боль и поняла: говоря, что она утихает, он лгал. Даже в приглушенном свете лампы его некогда румяное лицо было бледно, а глаза под тяжелыми, набухшими веками светились холодным мрамором, словно он вот-вот ускользнет от нее.

— Джордж, — сказала она, — я вас не оставлю. Я буду сидеть здесь, пока вы не поправитесь, и, даже если я превращусь в часть кресла, мне нет до этого дела.

Но он ни за что не соглашался, чтобы она дежурила у его постели. Он сказал:

— Моя голубка, если вы это сделаете, то мы оба поверим, что смерть прячется в соседней комнате.

После того, как в присущих ему выражениях и со свойственной ему сердечной порывистостью и любовью к проказам Миддлтон сказал ей, что она самое дорогое, самое милое и самое удивительное существо из всех ему известных, он дал ей задание. Он попросил ее утром сходить в его парк и сад, а потом сказать ему, что она там увидела, понравились ли они ей, темно или светло в небе и какие зимние тени лежат на земле. Он добавил, что очень бы хотел думать о ней, лежа в садах Кукэма — «где она скоро станет настоящей хозяйкой и будет отдавать распоряжения, какие цветы следует посеять и сколько рядов горошка посадить», — и что, если она найдет в парке или в саду нечто такое, что ей особенно понравится или позабавит ее, ей следует принести это ему, и он будет вдыхать аромат близкой весны.

Шарлотте не слишком хотелось одной гулять по холоду, в то время как Джордж лежит в своей комнате. Как часто в мечтах бродила она по этому зеленому ландшафту, где небо безбрежно, а горизонт низок и затенен дубовым лесом, но с ней всегда был Джордж. В грезах своих она всегда принадлежала Джорджу; была миссис Джордж Миддлтон и не могла находиться нигде, кроме как рядом с ним.

Однако она согласилась. Она попросит матушку пойти вместе с ней, и они навестят коня Джорджа по имени Солдат, свинарник, псарню и обогнут лес, где разложен зимний корм для его обитателей.

Когда, укутавшись в шерстяные плащи, они выходили из дома, Анна Клэр сказала дочери, что в Норфолке декабрьский холод «просто неумолим», но Шарлотта оставила замечание матери без ответа и лишь отметила про себя, что земля под ее коричневыми сапожками очень тверда, а воздух совершенно неподвижен.

Когда они подошли к выгулу, на котором все еще паслись лошади в шерстяных попонах на спинах, Шарлотта позвала Солдата. Это был крупный конь с высокой шеей, надменным взглядом и такой же черный, как тени под деревьями леса; из-за его силы и оттого, что его челюсти так и не привыкли к узде, кроме Джорджа Миддлтона никто не любил выезжать на нем.

— Когда вы поженитесь, — мягко сказала Анна, — возможно, ты сможешь настоять, чтобы Джордж выезжал на каком-нибудь другом коне…

Шарлотта погладила коня по носу.

— Если мы поженимся, — сказала она с грустью, — едва ли я стану настаивать на чем-то, кроме того, чтобы Джордж продолжал любить меня.

Увидев в траве перо сойки, Шарлотта подняла его и подумала, не отнести ли его Джорджу; но перо было не более чем просто красиво, оно не привело ее в восхищение, не позабавило, и она выронила его из рук.

В свинарнике они смотрели на поросят, сгрудившихся в кучу, чтобы согреться, и Шарлотта подумала, что поросячий хвост вещь довольно глупая и вполне может рассмешить больного. Не попросить ли надеть на одну из свиней поводок, подняться с ней по до блеска натертой лестнице и через площадку второго этажа войти в спальню Джорджа? Но она решила, что свиньи слишком мясисты, их жизнь слишком коротка, а повадки слишком отвратительны, чтобы утешить Джорджа в такой час. К тому же ей вовсе не хотелось, чтобы он счел ее сумасшедшей; немного своеобразной — да, немного неожиданной и непредсказуемой ровно настолько, чтобы стать для него незаменимой.

Шарлотта понятия не имела, что именно она ищет. Она знала, что в аллее растет зимняя вишня, которая в декабре покрывается бутонами, и что сорванную с этого дерева ветку можно положить на одеяло Джорджа, но, подойдя к вишне, увидела, что дерево совсем серое. Покрывавшие его крохотные бутоны еще не раскрылись. В нем не было ничего занятного.

Затем они пришли в огород, разбитый за низкой живой изгородью из кавказских пальм, и Шарлотта увидела ряды выкопанного и разложенного для просушки сельдерея и лука, опавшие яблоки и похожий на маленькие зеленые фонтанчики лук-порей.

Когда они проходили мимо грядки с капустой, Анна остановилась.

— Я не знала, что Джордж выращивает ее в Кукэме, — сказала она.

— Что? Капусту? По-моему, она растет в каждом огороде, Мама.

— Нет, — возразила Анна. Она остановилась, сорвала с капусты верхние листья, и в самом ее центре Шарлотта увидела не привычные слои капустных листьев, а крепкий плод цвета сливок, похожий на плотно перевязанный букетик маргариток.

Она удивленно смотрела на странный овощ. Ее всегда забавляла изобретательность, с какой природа скрывает одну вещь в другой, вещь, которую и представить себе невозможно, пока ее не увидишь, как, скажем, блестящий каштан в скорлупе.

— Ее привезли из Франции, — сказала Анна. — Это choux flears: цветная капуста, и я слышала, что она очень вкусная и полезная.

Ее-то и принесла Шарлотта Джорджу Миддлтону.

Он спал, но она его разбудила и положила кочан цветной капусты ему на грудь, где он неровно покачивался, как детская головка.

— Мама говорит… — сказала Шарлотта, — что мне следует сварить вам из нее суп, но я предпочитаю видеть ее такой, как сейчас.

Джордж Миддлтон сел в кровати. Ему показалось, — правда, он мог и ошибаться, — что после этого последнего сна боль в его теле немного утихла и на душе полегчало.

Он подержал кочан цветной капусты в широких ладонях, затем поднес его к носу и улыбнулся Шарлотте.

— Маргаритка, — сказал он, — у этой штуки ужасный запах.

И оба они рассмеялись.

Два письма

Садясь за стол, чтобы наконец сочинить ответ на письмо Франчески ОʼФингал, Питер Клэр задумывается о том, что вот уже год, как он покинул Ирландию. Он старается представить себе перемены, которые произошли в Клойне: успокоившиеся лица детей; посещения могилы их отца; Франческа, принявшая на себя все дела по имению; ее траурное платье; ее сознание того, что жизнь сыграла с ней невеселую шутку и что будущее ее неизвестно.

Он хочет сказать ей, что не может играть в этом будущем никакой роли, но, взяв перо, медлит в нерешительности. Он не может написать то, что, по существу, явится упреком, пренебрежением к ее чувствам, ведь не любовь к Франческе живет в его душе, а лишь восхищение — восхищение не только ее красотой, но и отвагой. Так он и начинает, надеясь, что по мере изложения найдет подходящие слова и сумеет, ничего не объясняя, дать ей понять, что их роман окончен.