Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд

Измерить истинную глубину веры английского народа не представляется возможным. Очевидно, что новой вере было действительно преданно лишь меньшинство, и не так много людей полностью придерживались католичества. Новое направление религиозной политики, удар по обрядам старой веры и опустошение церквей неизбежно должны были губительно сказаться на религиозности народа. Связь со священным стала слабее. В таком случае можно сказать, что произошел переход не от католичества к протестантизму (или наоборот), а скорее от пылкой, инстинктивной набожности Средневековья к мягкому приспособленчеству или вовсе безразличию. Это вполне бы соответствовало Реформации, сконцентрированной не столько на провозглашении новой веры и принципов, сколько на перераспределении власти и богатства. Привычка и обычай, а не вера и благочестие стали основными факторами английской религии.

Не считая несчастной Джейн Грей, Мария стала первой женщиной, которую провозгласили правящей королевой Англии. Ее единственная возможная предшественница Матильда не была коронована и носила титул «повелительница», или «госпожа» (domina). Однако в роду Марии существовал один прецедент: ее бабка Изабелла была королевой Кастилии и имела великое множество придворных. Екатерина Арагонская также, несомненно, обсуждала со своей дочерью все ритуалы и великолепие, связанные с положением правящей королевы. Прабабка Марии Маргарет Бофорт обладала огромной властью, будучи «серым кардиналом» у своего сына Генриха VII. А ее двоюродная сестра Маргарет последние двадцать лет управляла Фландрией в качестве королевы-регентши. С самого детства ее готовили к роли королевы; никто из подданных не мог поцеловать девочку — только ее руку, а на официальных мероприятиях окружающие преклоняли колени. Однако во Фландрии существовала традиция вступления женщин на престол, на которую Маргарет могла опираться.

Хотя первыми советниками Марии стали члены ее семьи, она все же не могла полностью обойтись без советников предыдущего режима: лишь они обладали достаточными знаниями и навыками для поддержания государственного строя. За два дня до коронации Мария вызвала их к себе. Когда они собрались, королева упала на колени и обратилась к ним с речью об обязанностях, возложенных на нее как на монарха Господом. «Все свои дела и себя саму я вверяю вам и заклинаю вас выполнять свой долг согласно данным вами клятвам». По свидетельству испанского посла, который стал главным доверенным лицом королевы, ее речь так глубоко растрогала советников, что они не знали, как отвечать. Однако ее шаг был хорошо продуман. Мария знала, что в прошлом многие из них относились к ней враждебно и подписали документ, лишавший ее прав на престол, поэтому она им не доверяла. Королева заявила послу, что «использует лицемерие советников себе во благо так, чтобы их согласие не позволило им строить против нее козни».

Состоявший из пятидесяти членов тайный совет королевы Марии вышел довольно громоздким и трудноуправляемым. Саму королеву приводили в ярость раздоры между советниками: они непрестанно «пререкались и меняли свое мнение», обвиняя друг друга и оправдывая себя. Одни хранили ей верность с самого начала, другие до последней минуты вели себя вероломно. Одни были консервативными епископами, которых недавно выпустили из тюрьмы; другие — крупными магнатами, которые нажились на конфискации монастырских земель. Позднее королева жаловалась, что больше всего времени потратила на споры с ними. Однако вскоре из числа советников образовался узкий круг, куда вошли шесть-семь человек. Наиболее значимый из них — старый епископ Винчестерский Стивен Гардинер. Он был выпущен из Тауэра и назначен лорд-канцлером. Большинство других являлись профессиональными управленцами, которые служили при прежнем короле.

Мария принялась за руководство страной с энтузиазмом. Встав на рассвете, она молилась и слушала закрытую мессу; затем садилась за рабочий стол, где оставалась до часа или двух пополудни. Далее королева делала перерыв на легкий обед, после чего возвращалась к делам, не покидая рабочего стола до полуночи. Она писала письма; давала аудиенции подданным; совещалась с членами тайного совета. Тем не менее большинство было уверено, что ей необходим муж. Женщина на престоле казалась чем-то неестественным, отступлением от нормы, которое мог исправить лишь облеченный властью мужчина рядом.

Когда парламент собрался 5 октября в первый год правления Марии, вопрос замужества королевы был довольно актуален. И в палате лордов, и в палате общин подавляющее большинство выступало за ее брак с англичанином. На церемонии коронации четыре дня назад Мария предстала с распущенными волосами в знак своей девственности.

Обсуждались и более общие вопросы. Парламент принял билль, утверждавший действительность брака Генриха VIII с Екатериной Арагонской и узаконивший права Марии на престол. Был принят закон о закреплении религиозного устройства, существовавшего в последний год правления Генриха VIII, который отменял, таким образом, все реформы Эдуарда. Принятие решения по этому вопросу затянулось на целых четыре дня, но в итоге закон утвердили 270 голосами против восьмидесяти. Итак, значительное меньшинство поддерживало реформы Эдуарда. Однако члены парламента дали понять, что есть два вопроса, по которым они единодушны. Возврата церковного имущества и восстановления власти папы римского не будет.

Через месяц спикер палаты общин предстал перед королевой и членами тайного совета. Он передал Марии петицию по вопросу ее замужества, а затем произнес долгую и многословную речь, в которой призвал королеву избрать в качестве супруга кого-то из своих подданных. Было бы неуместно останавливать свой выбор на ком-то из-за границы, поскольку у иностранного принца будут иные интересы и приоритеты. Вскочив на ноги, в поспешном и явно не подготовленном заранее ответе королева заявила: «Если вы, наша палата общин, против нашей воли изберете нам супруга, который будет нам не по нраву, это может повлечь за собой неудобные последствия в виде нашей кончины; заключив брак не по любви, мы сойдем в могилу в течение трех месяцев…»

Однако в вопрос выбора супруга уже были вовлечены другие стороны. Всего через девять дней после провозглашения Марии королевой Англии испанский посол задал ей вопрос о браке. В ответ Мария сообщила о своей готовности последовать совету двоюродного брата, Карла V, а это фактически означало, что она способна не колеблясь соединить себя узами брака с членом испанской королевской семьи, к которой и так принадлежала. Мария и в самом деле была наполовину испанкой. Наиболее подходящим кандидатом неминуемо становился Филипп, старший сын короля[53]. Именно этого страшились палаты лордов и общин.

Осенью 1553 года, пока в парламенте шло заседание, Мария призвала испанского посла в свою личную часовню — это было убежище королевы, где она хранила Святые Дары, — и поведала послу, как «непрестанно плакала, моля Господа дать ей ответ на вопрос о замужестве». Встав на колени, Мария начала читать один из григорианских хоралов «Прииди, Дух животворящий». Очевидно, тогда она и решила выйти замуж за Филиппа. Такой выбор был в некотором роде естественным. Как могла королева Англии взять в супруги одного из своих подданных?