Один плюс один - Джоджо Мойес

– Боб…

– Так что ты… – Он резко закашлялся, глухо и скрипуче.

Анна с Джеммой бросились на помощь, протягивая ему салфетки, стаканы воды, суетясь и кудахча, словно курицы. Похоже, все были рады чем-то заняться.

Эд стоял у изножья кровати.

– Тюрьма? – повторила его мать. – Самая настоящая тюрьма?

– Он так и сказал, мама.

– Но это ужасно.

– Сядь, мама. Дыши глубже. – Джемма усадила мать в кресло.

На Эда никто не обращал внимания. Почему его никто не обнимает? Почему никто не замечает, каким одиноким он себя чувствует?

– Мне очень жаль, – тихо сказал он.

Казалось, никто не услышал.

– Можно, я кое-что скажу? – не вытерпела Джесс. Она слышала свой голос, звонкий и неоправданно громкий. – Я только хочу сказать, что Эд помог двум моим детям в безвыходном положении. Он провез нас через всю страну, потому что мы были в отчаянии. Насколько я могу судить, ваш сын… замечательный. – Все подняли глаза. Джесс повернулась к его отцу: – Он добрый, умный и находчивый, даже если мне нравится не все, что он делает. Он добр с людьми, которых едва знает. Если мой сын вырастет хотя бы наполовину таким прекрасным, как ваш, я буду очень счастлива, и плевать на инсайдерскую торговлю. Что там счастлива! Буду в экстазе. – Все уставились на нее, и она добавила: – Кстати, я считала его замечательным еще до того, как мы занялись с ним любовью.

Все молчали. Эд пристально смотрел себе под ноги.

– Что ж, – слабо кивнула Анна, – это… э-э-э… это…

– Поучительно, – закончила Джемма.

– Ах, Эдвард, – умирающим голосом произнесла Анна.

Боб вздохнул и закрыл глаза.

– Только не надо спектаклей. – Он вновь открыл глаза и дал знак приподнять изголовье кровати. – Подойди сюда, Эд. Чтобы я мог тебя видеть. Зрение стало ни к черту.

Он знаком попросил воды, и жена поднесла стакан к его губам.

С трудом проглотив содержимое стакана, он постучал по краю кровати, чтобы Эд сел. Протянул руку и легонько сжал ладонь сына. Боб был невыносимо хрупким.

– Ты мой сын, Эд. Ты можешь быть сколь угодно бестолковым и безответственным, но это совершенно не меняет моего отношения к тебе. – Он нахмурился. – Меня бесит, что ты думал иначе.

– Прости меня, папа.

Его отец медленно покачал головой:

– Боюсь, я мало чем смогу помочь. Глупый и задыхающийся… – Он скривился и мучительно сглотнул. Затем крепче сжал руку Эда. – Мы все совершаем ошибки. Иди и прими свое наказание, а после вернись и начни все сначала.

Эд поднял на него взгляд. И Джесс увидела, каким он был в детстве: ранимым, отчаянно нуждающимся в одобрении отца. И полным решимости этого не выказывать.

– В следующий раз постарайся получше. Я знаю, ты можешь.

Анна заплакала, судорожно, беспомощно, закрыв лицо рукавом. Боб медленно повернул к ней голову.

– Ну что ты, милая, – мягко произнес он.

Джесс поняла, что стала лишней. Она бесшумно открыла дверь и выскользнула в коридор.

Джесс положила немного денег на телефон в магазине при больнице, написала Эду, куда подевалась, и сходила в отделение экстренной помощи, чтобы показать ногу врачу. Сильное кровоизлияние, поставил диагноз молодой поляк, не моргнув и глазом, когда Джесс рассказала, как именно повредила ногу. Он перевязал ей стопу, выписал рецепт на сильное обезболивающее, вернул шлепанцы и посоветовал отдохнуть.

– Постарайтесь больше не пинать машины, – сказал он, глядя в свой планшет для бумаг.

Джесс, прихрамывая, поднялась обратно в отделение «Виктория», села на пластиковый стул в коридоре и принялась ждать. Люди вокруг разговаривали шепотом. Наверное, она ненадолго задремала. Она внезапно проснулась, когда Эд вышел из палаты. Джесс протянула ему куртку, и он молча взял ее. Через мгновение в коридоре появилась Джемма. Они с Эдом молча смотрели друг на друга. Сестра ласково погладила его по щеке:

– Ты чертов идиот. – (Он стоял, опустив голову и засунув руки глубоко в карманы, как Никки.) – Ты глупый чертов глупый идиот. Позвони мне.

Эд отступил. Его глаза были красными.

– Я серьезно. Я пойду с тобой в суд. Возможно, у меня найдутся знакомые в службе пробации[16], которые помогут устроить тебя в тюрьму открытого типа[17]. В смысле, тебя же не посадят в тюрьму строгого режима, если ты больше ничего не натворил. – Она глянула на Джесс и снова посмотрела на брата. – Ты же больше ничего не натворил?

Эд наклонился и обнял сестру. Возможно, только Джесс заметила, как крепко он зажмурился, когда отстранился.

Они вышли из больницы в светящуюся белизну весеннего дня. Реальная жизнь, похоже, необъяснимо продолжалась, несмотря ни на что. Машины задним ходом заезжали на слишком узкие парковочные места, из автобусов выгружали коляски, вопил радиоприемник рабочего, красившего ограду. Джесс обнаружила, что дышит полной грудью, радуясь избавлению от затхлого больничного воздуха, почти материального призрака смерти, парящего над отцом Эда. Эд шел и смотрел прямо перед собой. На мгновение он напомнил ей Никки до того, как они приехали сюда, когда все его силы словно были направлены на то, чтобы ничего не выказывать и ничего не чувствовать. Они пересекли парковку, подошли к машине Эда, и он остановился. Щелкнули замки дверей. Эд застыл. Он словно не мог пошевелиться. Стоял с протянутой рукой и тупо смотрел на машину.

Джесс минуту подождала и медленно обошла машину. Забрала брелок с ключами из руки Эда. И наконец, когда Эд посмотрел на нее, крепко обняла его за талию. Он медленно положил ей на плечо неожиданно тяжелую голову.

Вы не поверите, но Никки первым завел разговор за завтраком. Все сидели вокруг стола и завтракали, как в телевизоре: Танзи ела мультизерновые колечки, а Сюзи и Джош – шоколадные круассаны, как и каждый день, по словам Сюзи, потому что это их любимый завтрак. Сидеть за одним столом с папой и его второй семьей было немного странно, но не так плохо, как она опасалась. Папа ел хлопья из отрубей, приговаривая, что ему надо поддерживать форму, и похлопывал себя по животу, хотя Танзи не понимала почему, ведь настоящей работы у него нет.

– Дела налаживаются, – говорил он всякий раз, когда она спрашивала, чем он занимается, и Танзи заподозрила, что у Линзи тоже полный гараж неисправных кондиционеров.

Линзи, кажется, ничего не ела. Никки поковырял тост – он не привык завтракать, до поездки он постоянно просыпал завтрак, – посмотрел на папу и сказал: