Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской

В целом же, если характеризовать политику «правительства» по отношению к «чинам» «освященному», служилому и торговому, то, пожалуй, можно согласиться с мнением М.М. Крома, который отмечал, что «если материальная поддержка монастырей и церквей была непременной частью традиционного благочестия, а многочисленные дети боярские составляли реальную военную силу, с которой в эпоху мятежей и дворцовых переворотов нельзя было не считаться (на наш взгляд, не только и не столько по этой причине, сколько потому, что именно дети боярские составляли и еще долго будут составлять основу московского войска, и пренебрегать их интересами выходило себе дороже. – В. П.), то основная масса горожан (черные люди) не представляла большого интереса для власть имущих»[619]. Если же государство что-то и предпринимало в этом направлении, то преследуя прежде всего свой собственный интерес.

Именно фискальными интересами в первую очередь были продиктованы действия «правительства», организовавшего в два этапа, в 1536–1540 и 1540–1544 гг., общую перепись всех земель в стране. На первом ее этапе проводилась тотальная перепись земель в северных и северо-западных уездах и волостях, а на втором – в уездах и волостях центра Русского государства, причем с применением новых методик[620].

Более значимой по своим последствиям (в дальней перспективе) стала денежная «реформа» 1535–1638 гг., начавшаяся по одним данным в конце зимы – весной 1535-го, по другим – еще в 1534 г. и завершившаяся весной 1538 г. Рассказывая о ней, новгородский книжник сообщал своим читателям, что в лето 7043 (то есть в 1534/35 году) «по преставлению отца своего великого князя Василья Ивановича всея Руси» Иван Васильевич «повеле делать денги сребряные новые на свое имя, без всякого примеса из гривенки и скаловые триста денег новгороцких, а в московское число три рубля московская ровно». При этом изменился облик монеты – если при Василии Ивановиче на монете чеканился «князь велики на коне, а имея меч в руце», то теперь на смену «саблянице» пришла «копейка», на которой чеканился «князь велики на коне, а имея копье в руце, и оттоль прозвашеся денги копеиные»[621]. Любопытна мотивация, которой руководствовались малолетний великий князь и его думные люди. По словам летописца, при Василии Ивановиче развелось множество легковесной фальшивой монеты («половину у всякои денги отрезати и ту же гривенку доспети в пятьсот денег и болши»), не говоря уже о добавлении всяких примесей в чеканящуюся монету и об обрезании ее. Делалось это, по мнению книжника, по наущению князя мира сего, и прельщенные врагом рода человеческого люди, занимавшиеся подделкой монеты, «инии в мале обогатеша, а вскоре погибоша, мнози напрасными и безгодными смертими изомроша»[622].

При этом, по наблюдению специалистов по нумизматике, в ходе реформы монетная стопа была изменена и новая монета стала легковеснее, чем прежняя, из гривенки серебра стали чеканить не 2,6 рубля, а 3. Отсюда М.М. Кром делает любопытный вывод. «Мне представляется весьма плодотворной мысль о различии между инициаторами реформы, – писал он, – которые могли руководствоваться „благими стремлениями“, и ее техническими исполнителями»[623]. Определенная логика в этом есть – вряд ли можно сказать, что среди думных людей малолетнего Ивана Васильевича были искушенные финансисты и специалисты, разбиравшиеся в тонкостях денежного оборота, а вот среди гостей – да, были. Они-то и могли подкинуть инициаторам «реформы» идею изменить монетную стопу. Сами же «реформаторы» вполне могли мыслить совсем не монетарными категориями, а вот религиозно-моральными – несомненно.

И последняя «реформа», о которой стоит упомянуть (но не развивать эту тему дальше, поскольку она будет иметь в большей степени отношение к царствованию Ивана Васильевича после 1547 г., когда зайдет речь о «земской» «реформе»). Речь идет о так называемой «губной» «реформе», споры о которой идут уже больше полутора столетий и далеки от завершения. Нередко ее начало относят к 1539 г. или к 1540/1541 гг.[624], хотя, скорее всего, начало ее можно отнести к более раннему периоду, возможно, уже к 1534 г.[625] Суть ее заключалась в том, что верховная власть наделяла местные сообщества широкими полномочиями по борьбе с местной же преступностью. Впрочем, лучше всего о ней скажет текст самого документа. Возьмем для примера одну из самых ранних сохранившихся губных грамот и посмотрим, что там сказано насчет причин ее выдачи и как должен был работать новый порядок преследования преступников. 23 октября 1539 г. датируется Белозерская губная грамота, которая была адресована (на это стоит обратить внимание) «князем и детем боярскым, отчинником и помесчиком, и всем служилым людем, и старостам, сотцкым, и десятцким, и всем крестьяном моим великого князя, и митрополичим, и владычним, княжим, и боярскым, и помесчиковым, и монастырскым, и черным, и псарем, и осочником, и перевестником, и бортником, и рыболовем, и бобровником, и оборочником и всем без омены, чей кто нибуди»[626].

Как видно из этой выдержки из текста губной грамоты, круг адресатов ее очень широк и включает в себя все слои населения Белозерского уезда, в том числе и зависимых крестьян. Обращаясь к ним, составитель грамоты от имени 9-летнего великого князя дальше заявляет, что грамота была выдана по их челобитью, суть которого была передана в следующих словах: «Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многие села и деревни розбойники розбивают и животы ваши грабить, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и розбивают, и убивают многих людей до смерти. А иные многие люди у вас в волостях розбойников у собя держат, а к иным людем розбойники с розбоем приезжают и роз-бойную рухлядь к ним привозят. И мы к вам посылали на Белоозеро обыщиков своих, и от наших деи обыщиков чинятца вам великие убыткы. А вы деи с нашими обыщики лихих людей разбойников не имаете для того, что вам волокита велика, а сами деи вы розбойников меж себя, без нашего ведома, обыскивати и имати розбойников на смеете»[627].

Из этой выдержки следует, что причиной коллективного, всем «миром», челобитья белозерцев стало умножение разбоев, причем в тяжкой форме, и неспособность властей эффективно противостоять росту преступности. Да и стоит ли этому удивляться, если приезжавшие по вызову «обыщики», не зная местных реалий, не могли эффективно исполнять свои функции без поддержки местного населения, зато исправно взимали плату за свои услуги. Выход из этой ситуации в столице увидели в том, чтобы передать функции по сыску и поиманию разбойников самому «миру», поскольку люди на местах сами лучше знали, кто занимается разбоями,