Год Оракула - Чарльз Соул

– Значит, Оракул в Огайо? – спросил президент.

Дэниел Грин кончиком карандаша постукивал по столу – темному, тонкой работы, сделанному из древесины корабля Ее Величества «Резолют». Его подарила Соединенным Штатам королева Виктория в 1880 году, и каждый президент, начиная с Хейса, ставил его себе в Овальный кабинет. Примечательными исключениями были Джонсон, Никсон и Форд.

– Да, – ответил Лейхтен. – Или был. Но этим занимается Тренер, и мы узнаем, где он. Куда бы он ни поехал.

– Тренер, – недовольным голосом сказал президент. – Ладно. И что делает господин Дандо?

– Ничего, насколько мы знаем. Просто едет. Ни новых предсказаний, ни чего-нибудь еще. С ним эта репортерша.

– Хм. Ну, о’кей. Будем держать дистанцию. В конце концов у нас с этим человеком договор. А остальные двое? Эти, Шейхи?

– Они покинули США. Зафрахтовали самолет с госпитальным оборудованием на борту, наняли врачей и улетели.

Президент сощурился:

– И мы их отпустили?

– Мы не могли их удерживать. Они входят в наше, так сказать, соглашение с Оракулом. Но они не представляют для нас угрозы. Хамза Шейх сосредоточил все свои усилия на том, чтобы преподобный Брэнсон закончил свои дни в тюрьме. Кстати, сэр… похоже, что окружной прокурор Нью-Йорка серьезно подумывает предъявить обвинение.

Лейхтен запнулся. С самого фиаско в Квантико он ощущал неправильность, будто его инстинкты стали сбоить. Он по-прежнему видел ниточки, но не было уже такого чувства, что он может их ощущать, тем более дергать.

Впервые в жизни он почувствовал соблазн поручить принятие важных решений кому-то другому.

– Нам стоит вмешаться? – спросил он. – Я знаю, что Брэнсон из близких вам людей, и мы могли бы воспользоваться своим влиянием. Закулисно, конечно.

Президент нахмурился, карандаш застучал по столу неритмично.

– Нет, – сказал он, и карандаш замер. – Я этого кретина предупреждал к Оракулу не лезть. Пусть получает, что заслужил.

– Еще что-нибудь? – спросил Грин. – День был длинный, примерно через пятнадцать минут здесь будет доктор, и мне еще надо прийти в себя.

Ежедневно после встречи с Оракулом президент проходил проверку на рак, и это требовало сил. Не физических – инвазивные методы или анализы крови, – но эмоциональных – ожидание результатов. Пока что все отрицательно, но в какой-то день это будет не так, и тяжесть этого знания с каждым днем склоняла Грина все ниже. Цена будущего.

– Последнее, – сказал Лейхтен. – Положение в Средней Азии. У меня новости.

– Кандустан? – спросил президент. – Я что-то видел сегодня утром в докладе по безопасности. Ситуация развивается?

Лейхтен кивнул:

– Да. Я кратко подытожу, сэр. Там полевой командир – Торекул, – сказал он, слегка споткнувшись на непривычном произношении. – Он вождь племени этнического меньшинства, за которым история грызни со всеми и каждым последние несколько веков. Видимо, он смог организовать свой народ, спустился с гор с небольшой армией и ворвался в столицу – город под названием Ут. Уличные бои, жуткая, кровавая война. Торекул говорит, что хочет получить во власть мечеть, имеющую историческое значение для его племени, но если судить по собранному ЦРУ материалу, он, вероятно, хочет перерезать всех, до кого дотянется.

Ручка застучала снова.

– Но, как я сказал, у меня есть новости, – сказал Лейхтен. – Возможно, хорошие.

– Черт меня побери, – ответил Грин, – я уже забыл вообще, как звучат хорошие новости. Говорите же!

– Представители двух сторон договорились о перемирии. Видимо, в тамошней культуре существует способ решения споров, он называется «суд биев». Старейшины обеих сторон сходятся в тайном месте в горах и вырабатывают решение. В данном случае их было всего тридцать пять – по семнадцать с каждой стороны плюс нейтральный представитель, приемлемый для всех. Его голос решает вопрос, если стороны не согласны. Если на суде биев все пройдет хорошо, то дело кончено. Драка прекращается, все живут дальше.

– Хм, – сказал президент. – Это было бы очень хорошо. Настолько, что я даже представить себе не могу, чтобы это случилось. Ставлю два против одного, что эти старики друг друга поубивают, и начнется вообще ад.

– Вполне возможно, сэр, – кивнул Лейхтен.

– Не следует ли нам вмешаться, пока события не вышли из-под контроля? Послать войска, чтобы гарантировали продолжение перемирия, что бы там ни решили эти самые бии? – спросил Грин.

Лейхтен пожал плечами:

– Не вижу как. Я говорил с начальниками штабов. До Нигера мы еще могли бы что-то сделать, но сейчас… слишком пришлось бы растянуться. – Лейхтен начал загибать пальцы: – Помимо Африки есть еще оккупация Ирана плюс миротворцы в Ираке и Афганистане. Генерал Блэкмен говорит, что еще чуть-чуть – и под сомнение будет поставлена возможность защитить нашу страну от нападения, и остальные начальники штабов согласны.

Лейхтен опустил руку:

– У нас просто некого послать.

Президент нахмурился, раздумывая. Перо снова пришло в движение – и застыло, не дойдя до стола.

– Это не так, – сказал Грин. Посмотрел на Лейхтена и улыбнулся: – Я могу послать вас.

Ли чувствовала себя как в пустыне.

Она могла расколоться от любого движения, по коже пошли бы широкие трещины. Песок забил глаза – их было не открыть, но чувствовалось, как движутся под веками песчинки, скребя по линзам. Рот стал высохшей мертвой долиной.

Она спеклась насухо, но с невероятной силой ощущала вес простыни и тяжелого гостиничного одеяла, сбившегося к коленям. Она так и спала одетой. Шипел кондиционер, журчала, мучительным соблазном журчала вода в ванной, сулящая утешение… но недосягаемая. Чтобы до нее дотянуться, надо встать с кровати.

Вот она и лежала, закрыв глаза, не шевелясь, ожидая, чтобы тело подало сигнал: можно уже двинуться, не рассыпавшись на части. Боль держала череп, как мать – новорожденного.

Перед глазами пронеслись вчерашние картинки. Как она разглядывает предсказания в блокноте Уилла, пытаясь понять, что это значит. Потом снова на хайвей и полное молчание, пока не достигли окраин Толидо и выдохнули, остановившись у какой-то гостиницы «Хэмптон инн».

– Кажется, это моя последняя остановка, – сказала она тогда. – Убеди меня, что я ошибаюсь.

– А как? – спросил Уилл.

Она увидела на его лице страх и поняла, что поступает несправедливо и не по-доброму. Уиллу она нужна была отчаянно, и эту его потребность она собралась использовать, чтобы заставить его сказать то, что он держит при себе. Ей нужен был материал, и до сих пор она проявляла готовность быть терпеливой. Значит, терпение кончилось.