Бессмертная жизнь Генриетты Лакс - Ребекка Склут

Он взглянул на Дебору: «Ваша сестра находилась здесь?»

Та кивнула.

«Расскажите мне о ней».

«Мой отец говорит, что в голове она навсегда осталась ребенком», — ответила она, достала из кошелька помятую копию свидетельства о смерти Эльси и принялась медленно читать его вслух: «Эльси Лакс… причина смерти: а) дыхательная недостаточность, б) эпилепсия, в) церебральный паралич… Провела пять лет в Краунсвилльской государственной больнице». Она передала Лурцу фотографию своей сестры, висевшую раньше на стене у Захарии: «Не верю, что у моей сестры было все это».

Лурц покачал головой. «Судя по этой фотографии, не похоже, что у нее церебральный паралич. Какой красивый ребенок».

«У нее бывали припадки, — сказала Дебора, — и она так и не смогла научиться пользоваться туалетом. Но мне кажется, она просто была глухой. У меня и моих братьев есть небольшая глухота из-за нерва, потому что наши родители — двоюродные брат и сестра и у них был сифилис. Иногда я думаю, что если бы кто-нибудь научил мою сестру языку глухонемых, то она, может быть, была бы до сих пор жива».

Лурц, скрестив ноги, сидел на стуле и рассматривал фотографию Эльси. «Вы должны быть готовы, — мягко сказал он Деборе, — иногда знание может приносить такую же боль, как и незнание».

«Я готова», — ответила она, кивнув.

«У нас были серьезные проблемы из-за асбеста, — сказал он. — Пострадала большая часть наших записей пятидесятых годов и ранее. Вместо того чтобы очистить каждую страницу записей, дабы сохранить их, администрация решила сложить все в мешки и захоронить».

Он прошел в камеру хранения рядом со своим столом, вдоль стен которой выстроились ряды полок и картотечных шкафов. В дальнем углу лицом к стене был втиснут небольшой столик. Лурц начал работать здесь с 1964 года, будучи еще двадцатилетним студентом-интерном, и имел привычку собирать документы, потенциально обладающие исторической ценностью: истории болезни, копии старых отчетов о приеме больных, которые привлекли его внимание, — наподобие малыша-сироты, поступившего слепым на один глаз и с деформациями лица, или ребенка постарше, госпитализированного без каких-либо явных психиатрических отклонений.

Лурц скрылся в хранилище, и оттуда послышалось ворчание вперемешку с громкими глухими ударами и шаркающими звуками: «Было тут несколько… я их вытаскивал пару недель назад… А! Вот они». Он вышел из камеры, неся в руках пачку распухших книг с толстыми кожаными корешками и темно-зелеными тряпичными переплетами. Все они покоробились от времени и были покрыты пылью, а толстая бумага внутри пожелтела.

«Вот отчеты о вскрытии», — произнес он, открывая первую книгу. В комнате сразу запахло плесенью. По его словам, он наткнулся на них, осматривая подвал заброшенного здания больницы где-то в восьмидесятых. Когда он впервые открыл эти книги, по столу забегали сотни жуков, прятавшихся между страниц.

Между 1910 годом, годом открытия больницы, и концом 1950-х годов, когда выяснилось, что записи повреждены, через Краунсвилльскую больницу прошли десятки тысяч пациентов. Записи о них, если бы они сохранились, могли бы несколько раз заполнить небольшое хранилище Лурца. Теперь же эта стопка — все, что осталось от Краунсвилла тех лет.

Лурц вытащил том, в котором были некоторые отчеты за 1951 год, когда умерла Эльси, и Дебора взвизгнула от волнения.

«Как вы говорите, было ее полное имя?» — спросил Лурц, ведя пальцем по списку имен, написанному аккуратным почерком рядом с номерами страниц.

«Эльси Лакс», — ответила я, внимательно разглядывая имена у него из-за плеча, в то время как мое сердце билось как сумасшедшее. Вдруг я изумленно указала на слова «Эльси Лакс», написанные на странице, и воскликнула: «О, Боже мой! Вот она!»

Дебора перестала дышать, ее лицо вдруг сделалось пепельным. Она закрыла глаза, схватила мою руку, чтобы успокоиться, и зашептала: «Спасибо тебе, Господи… Спасибо тебе, Господи».

«Ух ты. Вот так сюрприз, — сказал Лурц, — я почти не верил, что мы найдем ее в списке».

Мы с Деборой начали скакать вокруг и хлопать в ладоши. Не важно, о чем говорилось в этих записях, в любом случае мы узнаем что-то о жизни Эльси. Нам казалось, что это было лучше, чем не знать совсем ничего.

Лурц открыл страницу с данными Эльси, затем быстро закрыл глаза и прижал книгу к груди, прежде чем мы успели что-либо увидеть. «Никогда не видел фотографию из одного из этих отчетов», — прошептал он.

Он опустил книгу пониже, чтобы мы тоже могли видеть, и мне вдруг показалось, что время остановилось. Втроем мы стояли, почти касаясь головами страницы, и Дебора закричала: «О, моя малышка! Она прямо как моя дочь!.. Она прямо как Дэвон!.. Она прямо как мой отец!.. У нее гладкая оливковая кожа Лаксов».

Лурц и я молча уставились на фотографию.

На ней Эльси стояла перед стеной с нарисованными цифрами для измерения роста. Ее курчавые волосы, которые когда-то часами расчесывала и заплетала Генриетта, были с большими колтунами, которые заканчивались прямо под отметкой в пять футов позади девочки. Ее когда-то красивые глаза были выпучены, слегка налиты кровью и почти закрыты из-за отека. Она плакала и глядела куда-то чуть ниже уровня фотоаппарата, ее лицо было уродливым и почти неузнаваемым, ноздри были воспалены и в соплях; губы распухли почти в два раза по сравнению с нормальным размером и были окружены глубоким темным кольцом потрескавшейся кожи; язык распух и выдавался изо рта. Казалось, она кричит. Голова Эльси была неестественно развернута влево, ее подбородок подняли и удерживали на месте две большие белые руки.

«Она не хочет так поворачивать голову, — прошептала Дебора. — Почему они так держат ее?»

Никто не ответил. Мы все просто стояли, уставившись на эти большие белые руки на шее Эльси. Они были женственными, с тщательно сделанным маникюром, слегка розоватыми — такие руки ожидаешь увидеть в рекламе лака для ногтей, а не на горле плачущего ребенка.

Дебора положила свою старую фотографию Эльси, где она еще маленькая девочка, рядом с новой фотографией.

«О, она была красивой», — прошептал Лурц.

Дебора провела пальцем по лицу Эльси на сделанной в Краунсвилле фотографии. «Кажется, будто она задается вопросом, где я, — сказала она. — Кажется, ей нужна ее сестра».

Фотография была верхним углом скреплена с отчетом о вскрытии Эльси, который я и Лурц начали читать, произнося некоторые фразы вслух: «Диагноз „идиотия“… напрямую связан с сифилисом… самопроизвольная рвота, вызванная тем, что больная засовывала пальцы в горло за шесть месяцев до смерти». В конце говорилось, что ее «рвало кофеподобной субстанцией», которая, возможно, была сгустками крови.

Как только Лурц прочел вслух фразу «рвало кофеподобной субстанцией», в кабинет ворвался низенький толстый лысый мужчина в темном деловом костюме, который приказал мне прекратить делать заметки и потребовал сообщить, что мы здесь делаем.

«Это члены семьи пациентки, — отрывисто ответил Лурц. — Они пришли посмотреть медицинские записи больной».