Главный противник. Тайная война за СССР - Николай Долгополов

— Что это такое?

— Биографии другого человека. Она приняла биографию западноберлинской гражданки.

— Каким образом можно взять обличье другого человека, если он жив?

— У той женщины было психическое заболевание. Она все время находилась под контролем. Профессия той, двойниковой дамы, парикмахер. Это не слишком подходило, и мы использовали легенду, объясняющую, почему она не может продолжать эту работу. Начинала исключительно скромно, с позиции секретарши страховой компании.

— Многие ваши кадровые работники шли с самых низов и затем добирались до важных постов. Кое-кто, как например Гийом, дослужился до должности советника канцлера ФРГ Вилли Брандта.

— У нас был не только Гийом. А старт из глубин, снизу — обычный вариант и в научно-технической, и в других видах разведки, которым пользовалось большинство наших сотрудников. Мы брали студентов, аспирантов, окончивших высшую школу, как правило, техническую, но использовать их с документами, полученными в ГДР, было нельзя. Им приходилось начинать в ФРГ с нехитрой рабочей профессии. Некоторые раньше действительно занимались каким-нибудь ремеслом, другие его осваивали уже на новом месте.

— Извините, что отвлек от рассказа о женщине-парикмахерше. Но ведь придумать столько легенд для ваших нелегалов, найти множество людей с двойниковыми биографиями — невозможно.

— До закрытия границ ГДР в 1961 году большинство шли в потоке беженцев и официально переселяющихся на Запад. Конечно, в их легендах не было и намека на членство в партии или принадлежность в нашей службе: уходили, якобы, по тем же причинам, что и другие жители. Недовольны режимом, ущемляются права…

— И не попадали под колпак западногерманской контрразведки?

— Через фильтрационные лагеря проходили десятки тысяч. А я все-таки возвращаюсь к нашей разведчице и, как условились, называю лишь ее имя — Иоханна. Итак, страховая компания, потом переезд в Гамбург. По нашему указанию она дала в боннской газете объявление, что ищет пост секретарши. К тому времени уже обладала соответствующей квалификацией. Получила несколько писем-предложений, в том числе, — бывают же совершенно невероятные совпадения, — от уже упоминавшегося в самом начале беседы нашего источника Вильяма. Он, естественно, и не догадывался, кто она, а Иоханна не могла предполагать, кто же на самом деле Вильям. Вот уж угораздило! Нас это никак не обрадовало, и возникла задача как-то их развести. Пришлось мне лично проводить с ней встречу. После этого Иоханна ушла от Вильяма и поступила к генеральному секретарю партии Свободных демократов. Они тогда были Социал-демократами под эгидой Вилли Брандта и проводили так называемую новую восточную политику. А после смерти этого генерального секретаря, она попала к севшему на его место. И уж этот человек занял высокий пост в большой европейской политике. Так наша Иоханна стала частенько наведываться в Брюссель. Представляете, какие это открывало нам возможности?

— Еще бы.

— Затем ее шеф сделался министром экономики ФРГ. И она была при нем не просто секретаршей. Ее пост я бы по-русски обозначил, как помощница министра, который одновременно находился и в главном руководстве партии Свободных демократов. Вот какой путь пройден — от парикмахерши до высшего руководства. Левая или правая рука министра и одного из руководителей правительственной партии!

— Позвольте спросить: отношения у этой пары оставались чисто служебными или зашло чуть подальше?

— Сугубо деловые, но через какой-то период времени он предложил ей перейти на «ты». На Западе это кое-что значит. Она познакомилась с его семьей, общалась с женой министра. Иоханна умела себя подать, да и внешне женщина приятная.

— И как же сложилась ее судьба?

— Получилась так, что возвращаясь с явки из Рима в Берлин, она случайно оставила в такси сумку — а в ней фальшивые документы с ее фотографиями. И мы долго взвешивали, как быть: идти на риск, оставлять ее там или нет? Иоханна уже двадцать лет проработала на Западе…

— Двадцать? В каком же это было году?

— В 1985-м. У нас в это время произошло несколько других провалов, и хотя она могла еще работать, я все же решил — хватит. Мы ее отозвали и устроили в небольшом городке возле Берлина. Случайно оказалось, что рядом с моей дачей. Естественно, я знал Иоханну. А после того, как ГДР не стало, ее и меня привлекли к суду: у нее судебный процесс и у меня тоже. Иногда она обращалась ко мне, и у нас сложились дружеские отношения. Мы с моей женой Андреа постоянно общаемся с Иоханной.

— Вы заговорили о процессе. Тогда это выглядело серьезно. Посадить вас могли — и надолго.

— Это было в 1993-м году. Вызывали целый ряд свидетелей, с которыми я лично работал. Прокуратура исходила из того, что меня обвиняют не за работу в разведке, а за то, что я лично склонял людей к государственной измене и шпионажу. И Иоханна сыграла важную роль на моем процессе, рассказывая, как все было на самом деле. Это было выступление человека, высочайшего интеллектуального уровня. Рассказала, что переживала и что осознала в 1945-м. Тогда она, 18-летняя девушка, готовилась стать учительницей. И однажды, выйдя на шоссе, увидела колонну заключенных Освенцима, которую безжалостно, будто скот, гнали эсэсовцы. Задумалась и со временем постигла причины войны, познала, в чем суть нацизма, и поклялась, что постарается сделать все, чтобы такое не повторилось. Иоханна не рвалась в разведку. Но когда на нее вышли, попросили согласия, она стала нелегалом исходя из сугубо политических убеждений. Не отрекается от них и по сей день, о чем услышали и на процессе.

— И для вас и для Иоханны эти суды, длительные процессы закончились. Теперь все благополучно.

— Да, и сегодня мы не просто встречаемся с ней, а дружим, часто рассуждаем, не прожили ли мы эту жизнь напрасно.

— И к какому выводу приходите?

— Типичный журналистский вопрос, меня об этом часто спрашивают ваши коллеги на Западе, да я и сам его себе задаю сегодня, когда дела, которому мы служили, сейчас вроде бы нет. По крайней мере у меня. Страна ГДР ушла, о социализме как-то нет и разговора. Может быть, все действительно было зря? Этот вопрос я тоже задаю Иоханне. Мой друг по-своему отвечает «нет», считая, что жизнь у нее была крайне интересна, и она смогла спокойно пройти все эти преследования, допросы, зная, что вершит хорошее дело.

— И вы, догадываюсь, разделяете ее точку зрения?

— Я ее подхватываю, говоря, что мои чувства совпадают с теми, которые излагает Иоханна. Но, конечно, больно, что то, чему мы служили, отдавали энергию, силу, — ушло. Причем ушло таким вот образом. И больно осознавать ошибки, которые мы совершали.

— Вы одним из первых предупреждали о грядущем крахе социалистической системы. И все-таки, чего бы вы не делали, зная, как все обернется?

— Я бы не отнес этот ваш вопрос к своей разведывательной службе. За то, что мы делали, можно отвечать, это можно в полной мере отстаивать. Конечно, допускались ошибки, нормальные, человеческие. Нет такой спецслужбы, где бы без них обходились. Но крупных ошибок, я думаю, не было. Разведку, которую я возглавлял, на Западе считают одной из самых успешных в мире. Мне запомнился документальный фильм, где один из работников ЦРУ признается: «Да, они были лучше нас. Однако финальную игру все же проиграли».