Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

Режиссер следит за отбивками по монитору.

– Два, три, один, два…

Потом он вызывает одиннадцатую камеру, требуя провести ее на штативе высоко над площадкой.

– Стоп! Нет, так не пойдет. Никуда не годится… Черт, ну неужели это так трудно?

По всей видимости, да, приходит мне в голову. Может, дело в том, чтобы найти для этой камеры другую траекторию, проще. И тут взрывается Риккардо.

– Э нет! Да хватит уже! Можно я продолжу? Может, уже хватит меня то и дело прерывать? Ведь и я должен понимать происходящее. Такое впечатление, будто я снимаю «Бен-Гур»!

Режиссер смеется.

– Ну и что такого сложного в том, что ты должен говорить? Как тут можно ошибиться? Тебе даже и репетиции не потребовались бы!

– А ты? У тебя двенадцать камер! Даже у слепого получилось бы!

– Но я это сказал в том смысле, что ты такой мастер, что тебе и репетировать не нужно!

– Ну да, конечно, издевайся надо мной, издевайся… Будто я такой идиот, что не понимаю.

И с этими словами Риккардо швыряет листок с вопросами на пол и уходит с площадки. Леонардо, ассистент студии, тут же торопится его подобрать. Кто-то суетится, кто-то устремляется за ведущим и пытается его догнать.

Похоже, Роберто Мани, как никто другой, привык к происходящему.

– Ну да, не хватало мне еще истерики примадонны! Но на программе он себя всегда ведет хорошо… Леонардо, продолжай ты.

Ассистент, как ни в чем не бывало, отключает свой микрофон, встает на место ведущего и обращается к статисту, изображающему участника программы.

– Ну и каков твой окончательный ответ?

– Но я его уже дал ведущему!

– А теперь ты должен повторить его мне. Тебе заплатили за то, чтобы повторять его до семи вечера, да хотя бы тысячу раз, и все за ту же цену. Потом, если станешь знаменитым, сможешь задавать любые вопросы типа этого, а если нет, продолжай повторять, и все тут. Так что повторяй.

– Хорошо… – Статисту становится стыдно. – Наполеон страдал от мигрени.

– Нет, неправильно, от гастрита. У тебя же была возможность поменять вопрос, но ты все равно ошибся.

– Да какая разница, это же только для проформы, я знаю…

Ко мне подходит Джорджо.

– Может, лучше, чтобы ты сходил за ведущим в гримерку…

– Ты уверен?

– Ты же продюсер. А то кажется, будто тебе все равно.

– Ладно, схожу.

Я встаю с кресла и прохожу мимо режиссера, который продолжает приказывать операторам камер:

– Вторая, восьмая, девятая камера, вытяни чуть подальше… Да, вот так. Первая.

Я иду по боковому коридору, по которому, как я видел, пошел ведущий. Встречаю девушку, выходящую из редакции.

– Где здесь гримерка Риккардо Валли?

– Последняя справа.

– Спасибо.

Подойдя к его двери, я стучу.

– Кто там?

– Стефано Манчини.

– Входи.

Риккардо сидит на диване перед журнальным столиком. Напротив него, на другом диване, сидят два молодых автора, парень и девушка. Когда я вхожу, они сразу же встают и представляются.

– Рад познакомиться, я Коррадо.

– Паола.

– Очень рад, Стефано Манчини.

Риккардо обращается к ним с улыбкой:

– Оставьте нас одних, продолжим потом.

Ничего больше не говоря, они выходят из гримерки и закрывают за собой дверь.

– Хочешь чего-нибудь, Стефано? Попить? Кофе, немного воды? Чего-нибудь поесть…

– Нет, спасибо. Мне бы хотелось, чтобы ты успокоился!

– Я? С этой деревенщиной и дубиной это невозможно. Он заставляет меня переделывать сцены сто тысяч раз только потому, что над нами должна проходить эта чертова «рука»! Да и к тому же мне эта постановка не нравится, мне видится другая площадка. Она у меня здесь, в голове. – С этими словами он наклоняется вперед, показывая мне поредевшие волосы на затылке. Потом он снова садится и, судя по всему, немного успокаивается. – Да и к тому же телезрители хотят видеть первые планы, понимать, что происходит. Всем, кто меня смотрит, больше шестидесяти. Как тебе кажется, они думают, что они на дискотеке? Он чувствует себя Ридли Скоттом из Рагузы! Он должен показать своим землякам, что стал крутым, но тогда пусть наберется смелости и снимет фильм! Пусть он уходит из этого проекта, разрывает договор и пробует! Не понимаю людей, которые не хотят признавать свою роль. Ты режиссер на телевидении? Ну так делай это хорошо, делай, как положено, делай нормально! И не издевайся надо всеми потому, что они не выполняют твоих идиотских указаний!

Действительно: в чем-то он прав.

– Хорошо, Риккардо, а тебе нравится передача?

– Очень. Мне нравится, как она идет, нравится идея с девушками и финальная игра. Но особенно мне бы понравилось, если бы я смог ее репетировать!

– Ну и давай!

– А вам что, обязательно надо было выбирать этого Роберто Манни? Эту передачу сделать легко, ее мог бы сделать каждый, но он, и именно из-за своего мастерства, тут все запорол!

Они оба играют совершенно одинаково.

Потом Риккардо бросает на меня лукавый взгляд.

– А вот это неплохо: «тут он все запорол». Мне кажется, что, если ты ему это скажешь, это будет для него ударом.

– Сомневаюсь. Мне кажется, он достаточно толстокожий, чтобы перенести любой удар.

Наконец Риккардо кивает.

– Да, мне кажется, что ты прав. Но я очень рад работать с «Футурой». Поможешь мне в этом? Мне бы хотелось сделать это как можно лучше, для этого мне только нужна возможность. Но если я не смогу репетировать, то как я это сделаю?

– Хорошо. Дай мне, пожалуйста, кофе.

– Конечно.

Он встает, сразу же бросает кофейную капсулу в кофеварку «Неспрессо» и нажимает кнопку, чтобы ее включить. Проходит немного времени, и он передает мне чашку:

– Вот, возьми. Тебе с сахаром?

– Да. Не знаю, пьет он его или нет, но я отнесу его Ридли Скотту из Рагузы и так с ним немного поговорю…

Риккардо смеется.

– Да-да, вот именно, но только не говори ему, как я его называю!

– Нет, это уж нет!

И я выхожу из его гримерки. Пройдя по всему коридору, возвращаюсь в студию и приближаюсь к режиссеру, который продолжает отключать камеры со своим псевдоведущим Леонардо, ассистентом студии.

– Четвертая, пятая, одиннадцатая. Вот-вот! Вот, так хорошо, вот так «рука» в идеальном положении. Молодец! Уверен, что сегодня вечером дома ты ее оттрахаешь еще лучше, чем обычно.