Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама - Барбара Такман

Ставшая непопулярной, идея международной опеки медленно умирала. Военным советникам Рузвельта это не нравилось, поскольку им казалось, что такое развитие событий может лишить Соединенные Штаты возможности взять под контроль ранее принадлежавшие японцам острова и использовать их в качестве военно-морских баз. Представленные в Госдепартаменте сторонники интеграции Западной Европы, которые всегда были настроены профранцузски, полностью приняли программное заявление французского министра иностранных дел Жоржа Бидо, чья суть состояла в том, что если не начнется «искреннего сотрудничества с Францией», просоветская Европа будет угрожать «западной цивилизации». По мнению сторонников интеграции, сотрудничество означало удовлетворение французских требований. Однако, с другой стороны, их коллеги из Дальневосточного сектора (позднее сектора Юго-Восточной Азии) настаивали, что целью американской политики должна быть полная независимость страны после введения какой-либо формы временного правления, способной «научить» вьетнамцев «вновь взять на себя ответственность, связанную с самоуправлением».

В тот напряженный политический момент будущее азиатских народов не могло сравниться по своему значению с тенью советской угрозы, зловеще нависшей над Европой. В августе 1944 года на конференции в Думбартон-Оксе, посвященной послевоенному устройству мира, предложение Соединенных Штатов, касающееся политики в отношении колоний, не содержало даже упоминания об их будущей независимости, лишь малодушно упоминалось введение опеки при «добровольном» согласии бывшей колониальной державы.

Индокитай уже начинал проявлять свое несогласие с подобным решением, которое на протяжении следующих тридцати лет только росло. Во время войны, по соглашению между японцами, захватившими Индокитай, и правительством в Виши, французская колониальная администрация со своими вооруженными силами и гражданскими служащими, осталась в Индокитае, чтобы, замещая новых правителей, осуществлять функции управления. Когда уже в самом конце войны, в марте 1945 года, японцы отстранили французов, некоторые группы прежних администраторов вступили в местное сопротивление, подчинявшееся Вьетминю — коалиции национально-освободительных группировок, включавшей коммунистов, которые с 1939 года призывали бороться за независимость и руководили сопротивлением японским захватчикам. Контролируемое британцами КЮВА (Командование Юго-Восточной Азии) установило с ними контакты и пригласило к сотрудничеству. Поскольку любая помощь группам сопротивления теперь неизбежно содействовала бы возвращению французов, Рузвельт уклонялся от разрешения этого вопроса; в январе 1945 года он раздраженно говорил Халлу, что не хочет оказаться «втянутым» в освобождение Индокитая от японцев. Он отказал французам, которые просили предоставить американские корабли для перевозки французских войск в Индокитай, запретил предоставлять помощь сопротивлению, а потом изменил свою позицию, но настоял на том, чтобы любая помощь ограничивалась действиями против японцев и не использовалась в интересах французов.

И все же, кто должен получить власть, когда война с Японией будет выиграна? Обретенный годом ранее опыт взаимоотношений с Китаем разочаровывал, в то время как требования Франции становились все более настойчивым и безапелляционными. Оказавшись, с одной стороны, под давлением своих союзников, а с другой — в плену у собственного, глубоко укоренившегося мнения, что Франции не следует «возвращаться», Рузвельт совершенно измучился и старался не давать определенных ответов и откладывал принятие решений. Так обстояло дело вплоть до его кончины.

На проведенной в феврале 1945 года Ялтинской конференции, когда каждая из проблем, стоявших перед союзниками, усиливала появившуюся незадолго до победы напряженность во взаимоотношениях, эту тему обошли стороной, перенеся ее рассмотрение на предстоящую организационную конференцию ООН в Сан-Франциско. В ходе подготовки к встрече в Сан-Франциско по-прежнему обеспокоенный проблемой Рузвельт обсудил ее с советником из Госдепартамента. Теперь он был согласен с предложением, что сама Франция могла бы стать опекуном при условии, что «конечной целью является независимость». На вопрос, согласились бы США на статус доминиона, Рузвельт ответил отрицательно: «Это должна быть независимость… И вы можете привести мои слова в Госдепартаменте». Через месяц, 12 апреля 1945 года, он умер.

Теперь понятно, почему в Сан-Франциско, через двадцать шесть дней после смерти Рузвельта, госсекретарь Стеттиниус сказал французам, что Соединенные Штаты не ставят под сомнение власть Франции в Индокитае. Это была ответная реакция на вспышку гнева, которой де Голль хотел произвести впечатление на американского посла в Париже. Во время этой сцены генерал сказал, что у него есть экспедиционные силы, готовые к переброске в Индокитай, но отправка которых была задержана отказом американцев предоставить транспорт. Он заявил, что «если вы будете в Индокитае против нас», это вызовет «ужасное разочарование» во Франции, причем последняя может пойти на сближение с Советами. «Мы не хотим становиться коммунистами… и я надеюсь, что вы не будете нас к этому подталкивать». Это был примитивный шантаж, но построенный так, чтобы сыграть на руку тем американским дипломатам, которые являлись сторонниками интеграции Западной Европы. В мае в Сан-Франциско исполнявший обязанности госсекретаря Джозеф Грю, который прежде был весьма энергичным послом США в Японии, а теперь превратился в изощренного во всех тонкостях дипломатической службы ветераном, с поразительным самообладанием заверял Бидо в том, что «в официальных протоколах нет ни единого заявления правительства, где высказывались бы сомнения или даже намеки на сомнения в суверенитете Франции над этой территорией». Но между признанием и отсутствием сомнений все же есть существенные отличия. То, как проводить политику, всецело зависит от профессионалов.

Рузвельт был прав в отношении истории французского правления в Индокитае; оно было самым эксплуататорским в Азии. Французская администрация сосредоточила усилия на стимулировании производства тех товаров, экспорт которых приносил наибольшую прибыль (рис, уголь, каучук, шелк, а также некоторые пряности и минералы), а местной экономикой манипулировала так, чтобы создать рынок сбыта французских товаров. Это обеспечило легкую и комфортную жизнь приблизительно 45 тысячам французских бюрократов, которые, как правило, не отличались большими талантами и среди которых, по данным французского опроса 1910 года, оказалось всего три человека, способных достаточно бегло говорить по-вьетнамски. Это заставило нанимать на работу переводчиков и посредников, создавая вспомогательный бюрократический аппарат из «зависимых» вьетнамцев, выходцев из высших слоев местного населения, которым давали рабочие места, а также земельные участки и стипендии, необходимые для получения высшего образования. Главным образом это делалось для тех, кто перешел в католичество. Способствуя распространению французской системы образования, подобная практика уничтожала традиционные деревенские школы, которые в связи с нехваткой квалифицированных преподавателей едва охватывали одну пятую детей школьного возраста. Согласно утверждению одного французского писателя, «вьетнамцы стали менее грамотными, чем были их отцы до французской оккупации». Система здравоохранения и предоставления медицинских услуг едва функционировала, поскольку на одного врача приходилось 38 тысяч жителей, в то время как на Филиппинах, находившихся под управлением американцев, на одного врача приходилось только три тысячи жителей. Чуждую систему французского законодательства заменили традиционной судебной системой и в Кохинхине создали Колониальный совет. Вьетнамцев, которые составляли меньшинство в этом совете, называли «представителями завоеванной расы». Помимо всего прочего, с расширением принадлежавших крупным компаниям плантаций и коррупционным возможностям, которые открывались перед представителями сотрудничавшего с колонизаторами класса, владевшее земельными участками крестьянство превратилось в безземельных издольщиков, которые накануне Второй мировой войны составляли свыше 50 % населения.