Убийство в Вене - Дэниел Сильва

– Чью правду – вашу или мою?

– Существует лишь одна правда, Радек. Правда – это Треблинка.

– А что я получу взамен?

– Вы получите больше, чем заслуживаете, – сказал Габриель. – Мы ничего не скажем про сомнительное родство Метцлера.

– Вы готовы пережить то, что в Австрии будет крайне правый канцлер, ради того, чтобы получить меня?

– Кое-что говорит мне, что Петер Метцлер станет большим другом Израиля и евреев. Он не захочет ничего делать, чтобы озлобить нас. Ведь у нас в руках будет ключ к его уничтожению еще долгое время после того, как вас не станет.

– Как вы убедили американцев предать меня? Очевидно, шантаж – это известный еврейский прием. Но наверняка было что-то большее. Думаю, вы дали им слово, что никогда не позволите мне говорить о моих связях с организацией Гелена или с ЦРУ. Я полагаю, ваша преданность правде так далеко не распространяется.

– Я жду вашего ответа, Радек.

– Да как я могу поверить вам, еврею, что вы сдержите свое слово?

– Вы что, снова читали «Дер Штюрмер»? Вы доверились мне, потому что у вас нет иного выбора.

– И что хорошего это даст? Вернет ли это хотя бы одного из мертвецов, что лежат там, в этом рву?

– Нет, – согласился Габриель, – но мир узнает правду, а вы проведете последние годы своей жизни там, где вам и место. Соглашайтесь на наши условия, Радек. Соглашайтесь ради своего сына. Считайте это вашим последним избавлением.

– Это не останется тайной навсегда. Когда-нибудь правда об этой сделке выплывет.

– Со временем, – сказал Габриель. – Я полагаю, невозможно скрыть правду навсегда.

Голова Радека медленно повернулась, и он с презрением посмотрел на Габриеля.

– Будь вы настоящим мужчиной, вы бы сами так поступили. – И он насмешливо улыбнулся. – Что же до правды, то никого она не интересовала, пока тут шла операция, и никого она не заинтересует теперь.

Он повернулся и посмотрел на ров. А Габриель сунул «беретту» за пояс и зашагал прочь. Одед, Залман и Мордехай неподвижно стояли на дорожке позади него. Габриель молча прошел мимо них и направился через лагерь к железнодорожной платформе. Прежде чем исчезнуть среди деревьев, он приостановился, посмотрел через плечо и увидел Радека, который, держась за руку Одеда, медленно поднимался на ноги.

Яффа, Израиль

Довольно много было споров о том, где держать Радека. Лев считал его угрозой для безопасности и хотел держать под постоянным присмотром Конторы. Шамрон, как всегда, занял противоположную позицию, хотя бы по той причине, что не хотел, чтобы его любимая служба открыла тюрьму. Премьер-министр полушутя предложил отправить Радека пешком в пустыню Негев, чтобы его сожрали там скорпионы и стервятники. В конце концов взял верх Габриель. Худшим наказанием для такого человека, как Радек, заявил Габриель, будет отношение к нему как к обычному преступнику. Стали искать подходящее место, где бы его запереть, и остановились на полицейском исправительном центре, построенном англичанами во время Мандата в убогом квартале Яффы, все еще известном под своим арабским названием Абу-Кабир.

Прошло семьдесят два часа, прежде чем широкой публике стало известно, что Радек взят в плен. Сообщение премьер-министра было кратким и намеренно уводящим в сторону. Были приняты все меры, чтобы без нужды не ставить в сложное положение австрийцев. Радек, заявил премьер-министр, был обнаружен, когда он жил под фальшивым именем, но не было сказано, в какой стране. После проведенных с ним переговоров он добровольно согласился приехать в Израиль. По условиям соглашения, он не будет предан суду, поскольку по израильским законам единственно возможным для него приговором была бы смерть. Вместо этого он постоянно будет находиться в исправительном центре и «признает свою вину» в совершении преступления против человечества, сотрудничая с группой историков из «Яд Вашема» и Ивритского университета над созданием досконального описания «Акции 1005».

По этому поводу не было особых фанфар и возбуждения, какие сопровождали весть о захвате Эйхманна. Собственно, захват Радека через несколько часов был отодвинут на задний план известием о смертнике, убившем с помощью бомбы двадцать пять человек на рынке в Иерусалиме. Лев получил некоторое удовлетворение от такого развития событий, казалось, подтвердившего его точку зрения, что у государства есть куда более важные заботы, чем преследование старых нацистов. Он начал именовать эту историю «придурью Шамрона», но довольно быстро обнаружил, что в этом отношении одинок среди рядовых своей службы. А на бульваре Царя Саула захват Радека, казалось, разжег старые костры. Лев изменил свою позицию, чтобы не противостоять общему настроению, но было уже слишком поздно. Все знали, что задержание Радека было устроено Memuneh и Габриелем и что Лев на каждом повороте всячески пытался препятствовать им. Отношение ко Льву рядовых бойцов упало до опасно низкого уровня.

Слабая попытка сохранить в тайне австрийскую принадлежность Радека была взорвана видеопленкой его прибытия в Абу-Кабир. Венская пресса быстро и правильно установила, что узником является Людвиг Фогель, довольно известный австрийский бизнесмен. Неужели он и правда согласился добровольно покинуть Вену? Или же в действительности был выкраден из своего похожего на крепость дома в Пятом округе? В последующие дни газеты полны были догадок о таинственной карьере Фогеля и его политических связях. Проведенные прессой расследования опасно близко подошли к Петеру Метцлеру. Ренате Хофманн из Объединения за лучшую Австрию призывала начать официальное расследование и высказала предположение, что Радек, возможно, был связан с бомбой, взорвавшейся в «Рекламациях за период войны и справках», и с таинственной смертью пожилого еврея по имени Макс Клайн. Ее требования не были услышаны. Взрыв бомбы был устроен исламскими террористами, заявило правительство. Что же до смерти несчастного Макса Клайна, так это было самоубийство. Дальнейшее расследование, заявил министр юстиции, ни к чему.

Следующая глава в деле Радека развернулась не в Вене, а в Париже, где на французском телевидении выступил замшелый бывший кэгэбешник, заявив, что Радек был московским шпионом в Вене. Бывший мастер шпионажа в Штази, ставший своего рода литературной сенсацией в новой Германии, тоже претендовал на Радека. Шамрон сначала заподозрил, что эти притязания являются частью кампании дезинформации, направленной на то, чтобы вытравить из ЦРУ вирус Радека, – именно так поступил бы Шамрон, будь он на их месте. А потом он узнал, что в ЦРУ намеки на то, будто Радек предлагал свои услуги на обеих сторонах улицы, вызвали нечто вроде паники. Из морозильника были вытащены папки; была срочно собрана команда из старых специалистов по Советскому Союзу. Шамрон втайне наслаждался этой тревогой у своих коллег в Лэнгли. Окажись Радек двойным агентом, сказал Шамрон, – это было бы лишь справедливо. Эдриан Картер запросил разрешения проверить как следует Радека, когда израильские историки покончат с ним. Шамрон пообещал рассмотреть эту просьбу.