Три цветка Индонезии - Влада Ольховская

на взлом. Но он не отреагировал никак, следовательно, из квартиры ничего не украли, погрома и угроз тоже не было. Такое обычно делают, чтобы за кем-то проследить. Ева решила отталкиваться от худшего варианта: теперь в квартире стоит прослушка или даже видеонаблюдение.

Вот тогда она и придумала версию с ранением в живот. Она еще не знала, кто противостоит Яну, однако хотела предстать перед ними слабой и уязвимой. Ева, пожалуй, была единственным человеком в мире, который рассматривал использование на себе ножа как один из стандартных рабочих вариантов.

Она начала заходить в гости к Яну регулярно, беседовала с ним, выясняла, кто может ему противостоять, кому он уже перешел дорогу. Так она вышла на семейство Беленковых, о которых действительно слышала. Ева бросила на камеру пару-тройку фраз, которые должны были заинтересовать преступников, заинтриговать их, выманить поближе. Она, по большому счету, ловила их на живца – на саму себя. Ева сказала достаточно, чтобы они не прошли стороной, но слишком мало, чтобы им все было понятно. Этим она практически гарантировала, что ее не убьют на месте.

Ее рана была куда менее серьезной, чем изображала Ева. Однако для шоу нужен правильный эффект, поэтому в какой-то момент она даже порез прекратила обрабатывать, и вот тогда началось воспаление, за которым последовала лихорадка. На этом моменте Ян искренне признал, что ему хочется дать ей по башке. Ева так же искренне не поняла, почему, и продолжила рассказ.

Она знала, что за ней скоро придут. Предполагала даже, что визит Яна к Филиппу Беленкову ускорит процесс – не зря же она дала ему наводку на это семейство. Чего она не ожидала, так это визита Алисы, которую вполне грамотно выманили из дома. Еве пришлось скорректировать план, но не сильно, в итоге присутствие Алисы пошло ей на пользу, отвлекая внимание от самой Евы.

Она не сказала, пожертвовала бы она жизнью Алисы, если бы возникла такая необходимость. Ян предпочел не спрашивать.

Близнецы и сами без труда вычислили, кто похитил Еву и Алису, вариантов не было. Однако звонок Евы позволил полиции добраться до гаража вовремя, да и перехватить ДиМиро, не говоря уже об уликах и свидетелях.

Это было опасно, безрассудно, безумно… Но говорить об этом Еве не имело смысла. Она и так все понимала, ей просто было плевать. Все, о чем она рассказывала, вполне укладывалось в ее привычную модель поведения – кроме вот этого новогоднего визита в дом Эйлеров.

– Так ты что, останешься с нами? – спросил Ян.

– Нет. Слишком шумно. Много внимания. Много вопросов. Для меня это работа, в которой я сейчас не вижу смысла.

– То есть, ты приехала, чтобы сказать мне все это и уйти?

– Да. И позвать тебя со мной.

– Куда?

– Мне все равно, – пожала плечами Ева. – У меня есть машина, которая проедет везде, и нет цели. Полночь мне безразлична.

– Моя семья ожидает, что я останусь здесь.

– Правда?

Что ж, для того, кто не понимал эмоциональные связи с другими людьми, она порой бывала на удивление проницательна. А ведь действительно, кому он так уж нужен здесь в полночь? Никто, кроме него, не пришел один. Даже Александра, которой будет чем заняться.

Так что выбор оказался не таким уж плохим – не портить другим настроение своей мрачной физиономией, а сорваться в ночь, и не важно, куда. Потому что впервые за много лет его ничто не держит, он никому не обязан и по-настоящему свободен.

Ян набрал быстрое сообщение сестре, потому что при их образе жизни совсем уж неожиданное исчезновение было бы свинством, и взял из холодильника бутылку шампанского – Пашка подготовился так, будто собирался принимать тут эскадрон гусар, отсутствие одной бутылки его планов не собьет. А традиции есть традиции – пусть даже с одной бутылкой, без бокалов, так правильней, что ли.

– Поехали, – он кивнул на дверь, которая из кухни вела сразу на задний двор, оттуда можно было пройти к парковке.

– Не боишься впервые за много лет встретить Новый год не так, как нужно?

– Наоборот: кажется, так, как нужно, я встречаю его только сейчас.

* * *

Александра знала, что это необходимо сделать. Желания у нее не будет никогда, тут только и остается, что подобрать наиболее подходящий момент, и момент этот – сегодня. Потому что не зря ведь говорят, что не стоит тянуть с собой старые беды в новый год. И потому, что Михаил Эйлер неожиданно прибыл на семейное торжество вполне адекватным.

Он быстро устал от праздничной суеты и потребовал, чтобы его оставили одного. Александра застала его в комнате, которая когда-то была его рабочим кабинетом, а теперь Павел обустроил здесь библиотеку.

– Чего тебе? – буркнул Михаил, заметив ее. – Опять из могилы вылезла? Да сколько ж можно уже!

Чего-то подобного Александра как раз ожидала, она к этому привыкла. Она не слушала его ворчание, она просто смотрела на него – и признавала, что Андрей не пытался ею манипулировать, он сказал ей правду. И про то, что ее отец все эти годы не давал себе покоя, наказывая себя строже, чем она смогла бы – и захотела бы – наказать его. И про то, что Михаилу Эйлеру осталось недолго.

Изменить это она уже не сможет. Ей только и остается, что выбрать: сколько еще она готова тащить этот груз?

– Мы с Яном всегда выводили тебя быстрее, чем Пашка и Нина, помнишь? Они были хорошие дети. А мы могли разогнать тебя от недовольно изогнутой брови до диких воплей за полторы минуты. Я сделаю это снова. Я тебя сегодня прощаю.

– Мне не нужно прощение всяких зомби!

– Это понятно. Но тебе все равно придется узнать: я не держу на тебя зла. Не потому, что ты был прав или желал мне добра – да ты облажался с самого начала. Но это уже изменить нельзя, для нас все сложилось именно так. Я не злюсь. Я тебя не ненавижу. Я считаю, что ты получил достаточно – или даже больше, чем достаточно. Именно ты сделал меня такой, какая я есть, и за это я тебе даже благодарна.

Сказала – и поняла, что это правда, а не просто красивая новогодняя речь для умирающего отца. Раньше Александре казалось, что она злится на него за вполне конкретные поступки: мошенничество, с помощью которого он вышвырнул ее из академии, за то, что он намеренно выдал за нее какой-то неопознанный труп.

А теперь до нее дошло: дело было совсем не в этом, это она могла простить легко. Самую большую боль ей причиняло то, что Михаил отнял у нее того отца, который в детстве казался ей вечным, причитающимся ей на всю жизнь. Сильного, всемогущего, уверенного.