Аромагия - Анна Орлова

— Хорошо, голубушка, — наконец сдался он. — Только вы уж постарайтесь побыстрее управиться, ладненько? Начальство-то меня по голове не погладит, если узнает, что я пошел у вас на поводу!

Я кивнула, соглашаясь. Посторонняя, к тому же женщина, которая мешается под ногами и суется в вопросы, которые ее вообще не касаются, — куда это годится? Лишь моя несомненная полезность до сих пор сдерживала праведный гнев полицейского начальства. Признаюсь, в этом немалая заслуга инспектора Сольбранда, который умел представить дело так, будто без меня изрядное количество дел вообще осталось бы не раскрыто.

— Постараюсь! — пообещала я, поднимаясь. — Надеюсь, у вас не будет из-за меня неприятностей?

— Ну что вы, голубушка! — укоризненно покачал он головой и усмехнулся, отчего у совсем молодых ярких глаз собралась сеточка морщин. — Идите уже, а мы с господином Исмиром пока кое-кого допросим.

Он заговорщицки мне подмигнул и я, улыбнувшись в ответ, поспешила уйти. Слуги провожали меня заинтересованными взглядами и навязчивым кунжутным ароматом — так пахнут «жареные» факты. Особый интерес вызывали мои распущенные волосы. Надо думать, сплетен обо мне после этого изрядно добавится…

— Петтер, будьте добры, отвезите меня к доктору Торольву, — попросила я, когда он помог мне усесться в автомобиль.

— Как прикажете, — согласился он и принялся будить своего железного зверя. Зверь недовольно поворчал, но, повинуясь рукам хозяина, медленно двинулся с места.

А ведь в последнее время Петтер проводит со мной не меньше времени, чем с Ингольвом! И уж точно не по своей инициативе… Хм, весьма любопытно. Что за этим стоит: уверенность мужа, что за мной нужно внимательно следить, или желание что-то провернуть тайком от собственного ординарца? Впрочем, глупости — что такого может делать Ингольв, чтобы опасаться посторонних глаз?

Я встряхнула головой, пытаясь избавиться от глупых мыслей (интересно, куда при этом деваются мысли — сыплются из ушей?) и тут же, выругавшись про себя, принялась поправлять волосы. Мои рыжие кудри, вырвавшись на свободу, всегда крайне неохотно возвращаются в оковы прически.

Мальчишка, пахнущий кофе и железом, посматривал на меня с любопытством, да так засмотрелся, что едва не въехал в столб. Я вскрикнула, однако водитель успел резко крутануть руль и увернуться от уже распахнутых объятий смерти.

— Петтер! — воскликнула я, схватившись за сердце. — Не знаю, о чем вы так задумались, но очень прошу больше так не делать!

— Как скажете, — согласился он, кажется, нисколько не испуганный. — Да вы не волнуйтесь, я давно этот столб видел.

— Да? — протянула я с сомнением. Сладковато-древесный терпкий аромат можжевельника подтверждал безмятежное спокойствие мальчишки. — Почему же сразу не отреагировали?

— Отвлекся, — честно признал он и, улыбнувшись краешком губ, пояснил: — Вспомнил одно прекрасное стихотворение.

— Стихотворение?! — повторила я и расхохоталась от души. — Петтер, вы невозможны!

— Ну, правда ведь! — он чуть нахмурил темные брови и нажал на клаксон, заставив подпрыгнуть какого-то зазевавшегося на перекрестке пешехода.

— И какие же строки вас настолько увлекли? — опрометчиво поинтересовалась я.

Он бросил на меня короткий взгляд и начал тихо:

— Наполни чашу до краев — я душу потопить готов, и колдовского зелья влей — забыть о женщинах скорей![23] — и, помолчав, закончил уже совсем иным тоном: — Но вам ведь это неинтересно.

От него потянуло острым запахом перца, отчего у меня немедленно зачесался нос. Я украдкой потерла свой главный рабочий орган и уставилась в окно, скрывая смущение. Эти строки любила бабушка, и я прекрасно помнила продолжение.

— Я когда-то тоже писала стихи, — сама не знаю зачем, призналась я, проводя пальцем по запотевшему стеклу. Задумчиво посмотрела на получившуюся руну иса — лед, бездействие, промедление. Один вид этого знака вызывал озноб. — Мой дед в юности был довольно известным эрилем, — объяснила я, перечеркивая ису косой чертой, и почувствовала, как заныло сердце. Наутиз — нужда, потребность — вот что у меня вышло. — Я унаследовала его способности.

И вспомнила, что говорил дед: каждая руна чему-то учит. Урок наутиз — понять, что нужно именно тебе, и либо добиваться желаемого, либо смириться с тем, что имеешь. Горькая пилюля, но по-настоящему целебная. Осталось решить, смириться ли со своей судьбой или очертя голову ринуться в бушующие воды неизвестности…

Должно быть, моя улыбка вышла печальной. Глупо мечтать о чем-то несбыточном, а еще глупее беситься из-за того, чего не можешь изменить. Кажется, последние слова я невольно произнесла вслух: мальчишка прикусил губу, но не сдержался.

— Если не мечтать о чудесах, они никогда не произойдут! — выпалил он, вздернув упрямый подбородок, и лихо остановился у дома доктора Торольва.

— Они и так не произойдут, — я пожала плечами и делано безразлично отвернулась. — Лучше не ждать и не надеяться. Обманываться бывает невыразимо больно…

А на губах — соленая горечь эвкалипта. Или слез?

Петтер несмело коснулся моего плеча, разорвав цепь полынно-горьких воспоминаний. Прозрачный голубовато-фиолетовый аромат ладана — веры — словно подсвечивал его лицо.

Я на мгновение опустила веки, пряча сожаление. Как мне временами недоставало той юной убежденности! Жизненный опыт стер эту наивную веру, как горничная стирает пыль. Взмах, другой, и осколки надежд бесполезными пылинками разлетаются вокруг…

Хватит уже тосковать о несбывшемся.

— Разве можно жить, не надеясь ни на что? — голос Петтера был тих.

— Можно! И прошу вас, Петтер, — мой голос звучал холодно и звонко, будто сталь на морозе, — не нужно душеспасительных бесед!

В его темных глазах, как в океане, забурлили волны чувств: гнев, обида, разочарование.

— Как прикажете, госпожа Мирра! — ломкий юношеский басок, поначалу деланно-безразличный, на моем имени дал петуха. Петтер выскочил из авто и распахнул дверцу с моей стороны. Он старательно отводил взгляд. И запах — обжигающая горечь розмарина, напоминающая звон рвущихся гитарных струн.

Пожалуй, я пересолила. Примирительно улыбнулась, глядя на прямого, как меч, юношу в чуть великоватой для него шинели. Интендант заменил обмундирование Петтера, но оно все равно было далеко от идеала.

— Не обижайтесь, Петтер, но так будет лучше. — И мягко попросила: — Подождите меня здесь, думаю, я быстро управлюсь.

— Слушаюсь! — сухо отозвался Петтер.

Я поморщилась — сущий мальчишка! — и направилась к дому…

У доктора Торольва меня встретили в буквальном смысле с распростертыми объятиями.

— Госпожа Мирра, как же я рад вас видеть! Да-да, рад, очень рад! — воскликнул доктор, разводя руки, словно надумал обнять меня по-родственному. И пахло от него соответственно: брызжущим радостью апельсином и щекотной горечью корицы. Как будто нить янтаря всех оттенков, от ярко-оранжевого до почти каштанового.