Дикие - Мира Вольная

Почему бутылочное? Откуда оно здесь? Какая-то глупая выходка, бессмысленная. Стекло не сможет остановить оборотня, раны на нас затягиваются, как на собаках. Я сейчас стала медленнее и… злее. Рана раздразнила зверя, позвала его ближе к поверхности.

Ну и зачем кому-то вытаскивать из меня волка?

Пальцы нащупали сначала дверной косяк, потом саму дверь, сомкнулись на ручке. Тоже шершавой.

Ржавчина?

Она легко повернулась, дверь открылась бесшумно. Страха не было. Точнее, был, но… Ой, да ладно. Я странная волчица с явными отклонениями в психике, кривым восприятием чужих и собственных поступков и эмоций, а сейчас еще и с проблемами в гормональном фоне из-за предстоящего новолуния. Так что с меня взять? Я не боялась того, кто ждал меня за дверью, обстановки пустого дома, шорохов, звуков, запаха, холода, даже битое бутылочное стекло на лестнице не могло меня остановить. Мне надо было попасть в эту комнату, в мою комнату, чтобы понять, чтобы увидеть, что же это такое. Дом не просто так превратился в трухлявую развалюху. Его что-то разрушило, что-то чужое проникло внутрь и теперь точит дерево, разъедает ржавчиной дверные ручки, отключает электричество, погружая комнаты и коридоры во тьму, превращает в пыль занавески и обивку мебели, оставляет двери распахнутыми и бьет чертовы бутылки. И мне надо знать, что это, чье это.

Сгорбленная фигура стояла возле моего комода, смотрела на удивление на все еще яркие, четкие фотографии, в темной одежде, капюшоне, сгорбленная, спиной ко мне. Я не надеялась на то, что он покажет мне лицо. Да даже если бы и показал… Оно всегда оставалось одним и тем же.

Я видела только фотографии. Родители, Маркус, Артур, Стэф, Жюли, Аллен даже Макклин. Много фотографий в несколько рядов. Цветные пятна в монохроме черного и серого, в переплетении теней и затхлости.

Что-то совсем не так было с существом, стоящим возле них. Что-то очень-очень не так. Именно от него пахло гнилыми искусственными яблоками. Я знала, как это звучит, но именно так и было, ощущалось. Гнилые нормальные яблоки пахнут по-другому, похоже, но не так. В чем отличие, у меня бы не получилось объяснить даже самой себе.

- Кто ты? – спросила у фигуры в капюшоне.

- Волк без души, - проскрипело существо. Голос был тоже искусственным, низким, протяжным, ненормальным. Он колол и кусал. – Мертвый человек.

- Ты – Макгрэгор?

- Волк без души, - существо все еще стояло ко мне спиной, все еще смотрело на фотографии. Достаточно было сделать лишь шаг, лишь дотронуться до него, чтобы оно повернулось, чтобы посмотреть в знакомое лицо, но… Я пока не до конца поняла, не до конца была уверена.

- Зачем ты остался? Зачем пришел в мой дом?

- Я жажду, - проскрипело в ответ.

- Чего?

- Жизни и смерти.

- Аминь, мать твою, - пробормотала я. – Боль, которая жаждет жизни. Это что-то новенькое.

Я приблизилась к сгорбленной, скрюченной, будто изломанной фигуре, с силой развернула существо лицом к себе и заорала.

Я всегда орала на этом моменте, ничего не могла с собой поделать. Все те же глаза навыкате, все те же русые взъерошенные волосы, улыбка. Ощущения те же, воспоминания те же. Страшные, отвратительные, мерзкие воспоминания. Мне не хотелось к нему прикасаться, мне не хотелось даже рядом с ним стоять, просто смотреть было уже невыносимо, просто говорить и слушать его ответы. Но выхода не осталось. Слишком глубоко оно сидело. Это. Нечто. 

Фотографии за его спиной стали еще ярче, почти светились холодным флуоресцентным светом: синим, желтым, зеленым, красным, белым. Они не рассеивали мрак. Только…

Лицо существа изменилось, оно менялось каждый раз в зависимости от того, что во мне осталось. На этот раз осталось непростительно много, даже несмотря на то, сколько времени прошло. Совсем плоха ты, Хэнсон. Все даже хуже, чем ты могла предположить, если судить по дому и по реальности ощущений, запахов, состояний…

Его лицо было оплавлено, как свечной воск. Оплавленные щеки, губы, лоб. Словно кто-то растянул на неподходящем макете черепа резиновую хэллоуинскую маску, а потом нагрел ее. Существо рванулось вперед, толкнуло в грудь, заставляя упасть, навалилось сверху, впиваясь зубами, похожими на иголки, мне в плечо, потом в горло, в руки, старающиеся оттолкнуть его, отпихнуть от себя. Оно было тяжелое, неимоверно тяжелое. Удар об пол выбил дыхание. И сделать новый глоток воздуха не получалось. Оно не давало. Душило весом, собой. И продолжало кусать. Игольчатые зубы впивались так глубоко, что, мне казалось, они скребут о мои же собственные кости рук, ключиц. Я извивалась и барахталась, выпустила клыки, когти, начала меняться. А потом все-таки столкнула существо с себя. Оно отлетело, ударилось спиной о комод. Фотографии зашатались. Единственный источник света.

Осторожнее, Хэнсон.

Слишком много крови. В этот раз.

Сил совсем не осталось.

Я заорала еще раз, согнулась пополам, потому что прошило новой волной боли насквозь. Теперь можно стонать, теперь ему уже не уйти, не спрятаться от меня во мне же. Я заперла его здесь, закрыла. Оно ковырнуло кривыми узловатыми пальцами с грязными обкусанными когтями рану на стопе. Подтянуло меня к себе за ногу. И новый крик.

Фотографии мигнули, стали на несколько секунд размытыми, блеклыми, а потом вспыхнули еще ярче, чем до этого, а вокруг, наоборот, все потемнело. Гниль забила горло, нос, легкие, вены. Тело горело. Не было покалывания или просто тепла, не было легкого жжения. Меня сразу окунуло в кипяток, в огонь, в расплавленный металл.

Давай, Крис.

Я с трудом разогнулась. Дернула ногой, чувствуя, как все те же ногти срывают кожу от колена до лодыжки. Мразь. Грязь. Кровь. Боль.

Я приподнялась на дрожащих руках, бросилась вперед, рыча, крича. От боли, страха, злости. Ладони скользнули под капюшон толстовки. Я бросила короткий быстрый взгляд за спину существу. Фотографии. Полароидные. Какие-то старые, немного потускневшие и выгоревшие на солнце, какие-то совсем новые, более яркие и четкие.

Вот эти, в самом первом ряду.

Маркус и я сегодня. Озеро. Наши короткие объятия, прикосновения. Плед и чили, и ложка, направленная в грудь молодого оборотня, и облака, плывущие над головой по своим очень важным делам, и кроны высоких деревьев, стремящиеся в синеву.

- Пошел прочь. Из моего дома, - прошипела я, и снова согнулась от боли крича, но лицо из рук не выпустила. Эта боль сводила с ума. Так много нездорового, черного, липкого, обжигающего было в ней. Невероятно сильная. Страшная, пугающая до потери голоса и сердца в горле.

А существо улыбалось. В знакомых глазах навыкате плескалось веселье.

Как же больно… как же чертовски больно. И все еще темно, все еще режет глаза от этого монохрома.

Я упала на пол и меня тряхнуло. Еще раз и еще. Крик продолжал рваться из горла. Больно, больно, больно, больно, больно…