1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты. 400 лет борьбы русского государства против самозванцев - Андрей Савельев

В 1928 году Шахтинское дело становится публичным процессом, разоблачающим скрытый заговор. Впервые опробована специальная обработка подозреваемых, превращавшая их в послушный инструмент для театрального саморазоблачения. В 1930 году обнаруживаются организаторы голода в пищевой промышленности. В том же году – масштабный процесс Промпартии, предваряемый митингами трудящихся с требованием смертной казни. Но уже к 1931 году позиции Сталина укрепились настолько, что репрессии пошли на спад. Причем Сталин не только провозгласил лозунг перехода от разгрома старой технической интеллигенции к политике ее привлечения к решению проблем развития хозяйства, но и лозунг заботы о ней. В 1931 году были остановлены процесс вредителей в фарфоровой промышленности и процесс против Трудовой Крестьянской партии – якобы существовавшего массового подполья, готовившего свержение диктатуры пролетариата. В первом деле обвиняемые, несмотря на ставшие уже привычными саморазоблачения, были признаны невиновными, а от второго дела осталось только осуждение небольшой группы Кондратьева-Чаянова.

Сталин говорил: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, – у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость». Новый патриотизм означал отход от марксистской догмы и ориентацию на государственное строительство и защиту Отечества (а вовсе не классовых интересов) в грядущей войне.

Всплеск репрессий после убийства Кирова в конце 1934 года показал, что разгром нигилистической оппозиции не был завершен. Чтобы справиться с ней, Сталину пришлось вновь организовать волну всенародного гнева и инспирировать чрезвычайщину, которая уничтожила всех сомневающихся в верности линии Сталина внутри партийного и государственного руководства и смела в лагеря тех, кто казался элементом, ослабляющим власть. Неизбирательность репрессий – вот плата России за политическую утопию большевизма, изжить которую иным образом после победоносной для большевиков гражданской войны было невозможно.

Советский пропагандист, оценивая лукавыми цифрами достижения индустриализации, писал: «Валовая продукция машиностроения с 1913 года по 1938 год выросла в 30,6 раза; выработка электроэнергии увеличилась в 20,4 раза; энерговооруженность труда в промышленности с 1929 года по 1937 год увеличилась в 2,3 раза. Коэффициент электрификации промышленности в СССР составлял уже в 1936 году 81,6 %, в то время как в капиталистических странах даже в годы расцвета он равнялся: в США – 76,5 %, в Великобритании – 60 %, во Франции – 60,8 %. Одна Днепровская гидроэлектростанция выработала в 1938 году на 22,5 % больше электроэнергии, чем все станции царской России».

При впечатляющем росте советской промышленности, она, бесспорно, не могла тягаться по производительности труда с ведущими экономическими державами. Экономическая статистика при Советской власти была продолжением пропаганды, формирующей единый военный лагерь, в котором трудящиеся должны были стать частью производственного механизма. Вместе с тем одной пропагандой поднять промышленность было невозможно.

В условиях ухудшения работы промышленности Сталин выступил 23 июня 1931 года с речью, известной под названием «Шесть условий товарища Сталина». Он констатировал, что на большинстве промышленных предприятий наблюдается «отсутствие чувства ответственности за работу, небрежное отношение к механизмам, массовая поломка станков и отсутствие стимула к поднятию производительности труда». От уравниловки требовался переход к оплате труда в соответствии с квалификацией. Требовалось закрепление кадров, текучесть которых в течение полугода на большинстве предприятий составляла 30–40 %. Требовалось восстановить принципы хозрасчета и вновь научиться простейшей калькуляции, балансу доходов и расходов. Инстинкт подсказывал власти, что нужны не столько лозунги, сколько элементарная, традиционная для России трудовая этика.

Агитационный плакат времен строительства Беломоро-Балтийского канала

Чтобы успешно «пробежать» десятилетний предвоенный период и стать индустриальной державой, способной вести войну моторов, советское руководство сделало ставку на развитие тяжелой промышленности. Обеспечить станками и механизмами этот сектор было возможно только с помощью иностранных производителей, вынужденных мировым кризисом отбросить идеологические предпочтения и рассматривать Россию как рынок сбыта. В годы первой пятилетки более 90 % советских промышленных предприятий получили западную технику и технологии. В 1931 году состоялся пуск Харьковского тракторного завода, завершено строительство Саратовского завода комбайнов, вступил в строй Россельмаш, началось строительство Беломоро-Балтийского канала, принято постановление пленума ЦК о строительстве метрополитена в Москве.

И все же к 1931 году тупиковый характер индустриализации, основанной на продолжении большевистской атаки против прежней России, стал очевиден. Советской промышленности нужны были опытные кадры. Ссылаясь на невыполнение планов по росту промышленности, Сталин говорил. «Конечно, в основе вредительства лежит классовая борьба. Конечно, классовый враг бешено сопротивляется социалистическому наступлению. Но одного этого для объяснения такого пышного расцвета вредительства – мало». Оказалось, что надо самим овладевать техникой и основами управления производством: «Пишите сколько угодно резолюций, клянитесь какими угодно словами, но если не овладеете техникой, экономикой, финансами завода, фабрики, шахты – толку не будет, единоначалия не будет». «Большевики должны овладеть техникой. Пора большевикам самим стать специалистами. Техника в период реконструкции решает все».

Заботясь о подготовке собственных, «большевистских», кадров, в 1931 году ЦК ВКП(б) решает создать в 11 крупных городах страны промышленные академии. Подготовка новых кадров позволила в дальнейшем выкосить остатки прежней технической интеллигенции, подозреваемой в нелояльности. Советскому государству накануне войны требовалась тотальность во всем. Руководству партии необходима была уверенность в том, что в среде управленцев и инженеров не будет и тени желания обратить свои надежды на врагов советской власти. Именно поэтому репрессии добивали не только «ленинскую гвардию», но и всех, кто был своей профессией связан с русскими традициями жизни.

Неизжитый нигилизм требовал тотальных репрессий против Традиции, инстинкт власти – подготовки опытных кадров и использования некоторых элементов Традиции. Поэтому репрессии были частично «канализированы» и направлены в большей степени против горластого и скорого на расправу нигилизма. В то же время идеология классовой борьбы извращала процесс самоочищения и национализации советской власти, обрушивая репрессии также и на массы невинных людей, порой отличавшихся только одним – стремлением к профессионализму и независимости суждений от воли малообразованной советской бюрократии.

Для создания советской промышленности, для закупки техники и технологий за рубежом требовались огромные ресурсы. Добыть их Советская власть могла только за счет сверхэксплутатации и изъятия у работника практически всех результатов труда. Прежде всего у селян – ради обеспечения экспорта сельхозпродукции, в обмен на которую промышленность получала от иностранцев станки и оборудование.