Анжелика. Маркиза Ангелов - Анн Голон

Теперь уже и Анжелике захотелось рассмеяться, и, чтобы скрыть это, она торопливо спросила:

— Жоффрей, вы же как-то рассказывали мне, что тоже потерпели кораблекрушение и вас выбросило на пустынный туманный остров, покрытый льдом?

Монах Беше вздрогнул, глаза его вспыхнули огнем, и он схватил графа де Пейрака за плечи.

— Вас выбросило на необитаемый остров? Я знал это, я об этом догадывался. Значит, вы один из тех, о ком в наших книгах по герметике говорится, что они вернулись с «обратной стороны Земли, оттуда, где зарождается гром, Ветер, град и дождь. Там и будет найден философский Камень, если хорошенько поискать».

— Нечто похожее на то, что вы описали, там было, — небрежным тоном бросил граф де Пейрак. — И еще там возвышалась огненная гора среди льдов, которые казались мне вечными. И не было ни одной живой души. Это неподалеку от Огненной Земли. Меня спас португальский парусник.

— За горстку этой девственной земли я бы отдал жизнь и даже душу, — воскликнул Беше.

— Увы, отец мой, должен признаться, что мне и в голову не пришло привезти ее.

Монах бросил на него мрачный, подозрительный взгляд, и Анжелика поняла, что он не поверил графу.

***

Светлые глаза Анжелики останавливались поочередно на этих трех мужчинах, стоявших перед ней в этой странной комнате, среди пробирок и колб. Великий лангедокский хромой Жоффрей де Пейрак, прислонившись к кирпичной стенке печи, с надменной иронией смотрел на своих гостей. Он не стесняясь давал им понять, что не испытывает никакого уважения ни к старому Дон-Кихоту от алхимии, ни к его расфранченному Санчо Пансо. Рядом с этими шутами он выглядел таким благородным, независимым, таким необычным, что у Анжелики от нахлынувших чувств даже сердце защемило.

«Я его люблю, — вдруг подумала она. — Я его люблю, и мне очень страшно. О, только бы они не причинили ему зла до того… До того…»

Она боялась закончить свою мысль: «До того, как он сожмет меня в своих объятиях…»

— Любовь, искусство любить, — говорил Жоффрей де Пейрак, — драгоценнейшее качество, которым наделены мы, французы. Я побывал во многих странах и видел, что это признают все. Так возрадуемся же, друзья мои, возгордимся, но в то же время будем начеку: эта слава может оказаться непрочной, если не придут ей на помощь утонченные чувства и умное тело.

Он наклонил голову, и на его лице в черной бархатной маске, обрамленном пышной шевелюрой, сверкнула улыбка.

— Вот для чего собрались мы здесь, в Отеле Веселой Науки. Но это совсем не означает, что я предлагаю вам окунуться в далекое прошлое. Конечно, я не могу не вспомнить нашего магистра в искусстве любви, который некогда пробудил в сердцах людей это прекрасное чувство, но мы не должны отбрасывать и то, что внесли, совершенствуя его, последующие поколения: искусство вести беседу, развлекать, блистать остроумием, а также и более простые, но тоже немаловажные утехи, располагающие к любви, такие, как заботы о хорошем столе и изысканном вине.

— О, вот это мне больше подходит! — заорал шевалье де Жермонтаз. — Чувства — это все ерунда! Я съедаю половину дикого кабана, трех куропаток, полдюжины цыплят, выпиваю бутылку шампанского — и пошли, красотка, в постель!

— Ну а если красотка зовется госпожой де Монмор, то после она рассказывает, что в постели вы умеете оглушительно храпеть — и только!

— Она рассказывает это? О предательница! Правда, как-то вечером я так отяжелел…

Дружный хохот прервал толстого шевалье, но он, добродушно снеся насмешки, поднял серебряную крышку с одного из блюд и двумя пальцами выхватил оттуда куриное крылышко.

— У меня так — уж если я ем, то ем. Я не валю все в одну кучу, как вы, и не прибегаю ни к каким тонкостям там, где в них нет надобности.

— Грубая свинья, — тихо проговорил граф де Пейрак. — С каким наслаждением я смотрю на вас! Вы — воплощение всего, что мы вытравляем из наших нравов, всего, что мы ненавидим. Смотрите, мессиры, смотрите и вы, любезные дамы, вот потомок варваров, тех самых крестоносцев, которые с благословения своих епископов разожгли тысячи костров между Альби, Тулузой и По. Они так яростно завидовали этому очаровательному краю, где воспевалась любовь к дамам, что испепелили его и превратили Тулузу в город нетерпимости, недоверия, город жестоких фанатиков. Мы не должны забывать, что…

«Не надо бы ему так говорить», — подумала Анжелика, потому что, хотя гости и смеялись, в черных глазах некоторых из них, она заметила, вспыхнул недобрый огонек. Ее всегда поражала, та неукротимая злоба, какую вызывали у этих южан события четырехвековой давности. Но крестовый поход против альбигойцев был, верно, так ужасен, что и до сих пор в деревнях можно услышать, как мать пугает своих детей страшным Монфором.

Жоффрею де Пейраку нравилось разжигать эту злость, и не столько из местнического фанатизма, сколько из ненависти к любой ограниченности ума, к хамству и глупости.

Сидя на противоположном конце огромного стола, Анжелика смотрела на мужа

— он был в бархатном темно-красном костюме, расшитом брильянтами. Маска на его лице и черные кудри оттеняли белизну высокого воротника из фламандских кружев, манжет и длинных подвижных пальцев, унизанных перстнями.

Анжелика была в белом платье, и оно напоминало ей день свадьбы. Как и сегодня, самые знатные сеньоры Лангедока и Гаскони восседали за двумя длинными банкетными столами, которые были накрыты в гостиной. Но сегодня в этом блестящем обществе не было ни стариков, ни священнослужителей. Теперь уже Анжелика знала в лицо каждого гостя, и она заметила, что большинство окружавших ее в этот вечер парочек не были законными супругами. Д'Андижос был с любовницей, пылкой парижанкой, госпожа де Сожак, жена магистрата из Монпелье, нежно склонила свою темную головку на плечо какого-то капитана с золотистыми усами. Несколько кавалеров, которые пришли одни, подсели к тем свободомыслящим дамам, что осмелились явиться на знаменитый Праздник любви без провожатых.

Все эти роскошно одетые мужчины и женщины словно излучали молодость и красоту. В пламени свечей и факелов сверкали их украшения из золота и драгоценных камней. Окна гостиной были широко распахнуты в теплую весеннюю ночь. Чтобы отпугнуть комаров, в курильницах жгли листья лимонной мяты и фимиам, и этот пьянящий запах смешивался с ароматом вин.

Анжелике казалось, что она слишком проста для такого общества, что она здесь неуместна, как полевой цветок среди пышных роз.

Но на самом деле сегодня она была особенно хороша и держалась ничуть не хуже других знатных дам.

Рука юного герцога Форба де Ганжа скользнула по обнаженному плечу Анжелики.

— Какое несчастье, сударыня, — прошептал он, — что вы принадлежите такому мэтру. Сегодня вечером я не могу оторвать от вас взгляда.

Она шаловливо ударила его по пальцам кончиком веера.