Песчаные замки - Луанн Райс

— Стой, — выдохнула Берни.

— Ваша тайна в том, что чья-то жизнь началась, а моя в том, что чья-то кончилась.

— Реджис! — Берни протянула к ней руки, но девушка отпрянула.

— Может быть, я пожалею о разрыве с Питером. Разве тебе никогда не хотелось выйти замуж за Тома? — вызывающе допрашивала она с горящими глазами.

— Ты не понимаешь. Наши истории разные, — уверяла ее Бернадетта. — Для меня очень важно, чтобы ты поняла.

— Но они одинаковые! — Реджис повысила тон. — Все истории о любви одинаковые!

— Нет, — заверила Берни. — Тебе просто кажется, будто ты понимаешь. А на самом деле нет. Все гораздо сложнее, чем кажется.

— Ведь ты любила Тома? Вы любили друг друга?

— Да, я его любила, — прошептала она.

— И вы в Дублине дали начало новой жизни, — всхлипнула Реджис.

— Прошу тебя! — Берни схватила ее за руку. — Ты не сможешь понять, потому что не знаешь всего.

Реджис полезла в задний карман джинсов, вытащила письмо, написанное Хонор двадцать три года назад, осторожно положила на стол. При виде его на глаза Бернадетты навернулись слезы.

Она увидела почерк Хонор — подруги своего детства и бурной юности, выражавшей безоговорочную любовь и поддержку в многочисленных восклицательных знаках. Берни хранила его с тех самых пор, а однажды вытащила из конверта, перечитала написанные слова, пытаясь решить, что делать. Морское чудовище с фамильного креста Келли… Лицо ее залилось жаркой краской.

— Я много лет берегла это письмо, — выдавила она, — и просто вернула его твоей матери.

— Знаю. Она наверняка читала, перечитывала. Я его нашла на кухне под скатертью. Странно, что она тебе советовала быть честной перед самой собой, понять, что в жизни самое важное, говорить правду…

— Ох, Реджис, — вздохнула Берни, стараясь говорить спокойно. — Ты ни о чем понятия не имеешь.

Вспомнила приведенную Хонор цитату из дневника Бобби Сэндса, юного ирландца, которого посадили в тюрьму и казнили за выступление против английского владычества. В сердце отозвались его слова: «Я стою на пороге другого мира, полного страха и трепета…»

Ох, как ей знаком мир, полный страха и трепета…

— Ты сообщила маме из Ирландии, что ждешь ребенка.

— Она была моей ближайшей подругой, — прошептала Берни. — Я могла сказать только ей, кроме Тома.

— И она тебе написала, стараясь уговорить вернуться домой и родить малыша. Обещала, что поможет объяснить родным. Убеждала, что тут ничего нет плохого, что ты любишь Тома, винить тебя не в чем. Что ты просто должна сказать правду, иначе всю жизнь будешь жалеть. Заверяла, что будет рядом в самое трудное время…

Берни закрыла глаза, будто не хотела вновь увидеть самое трудное время, когда слышала крики младенца, держала его на руках, чувствовала у себя на груди биение крошечного сердечка, передавала сестрам в больнице…

— Самым трудным для нас с Томом было решение отдать его на усыновление.

— Зачем вы его приняли, если любили друг друга?

— Тогда все было иначе. Мы не были женаты, принадлежали к строгим католическим семьям, не хотели позорить ни их, ни ребенка. Раз уж ты прочитала письмо своей матери, значит, знаешь, что мне явилось видение. — Берни пристально наблюдала за реакцией племянницы.

— Это все знают. Нам непонятно, что это было, но Агнес рассуждает об этом особенно часто. А мама в письме пишет, что даже ты его могла неправильно истолковать.

Берни посмотрела в окно, выходившее на Голубой грот, не желая признаться, сколько раз в ночной тьме размышляла об этом.

— Вчера вечером, — продолжала Реджис, — после скандала в Хаббард-Пойнт, когда мама и сестры легли спать, я вышла из дома, чтобы поговорить с Бренданом.

Услыхав это имя, Берни содрогнулась.

— И что он сказал?

— Ему удалось получить свидетельство о рождении. Он обратился в католическое попечительское общество, сопоставил полученные там сведения с теми, которые раздобыл, работая в больнице. Поэтому все время здесь вертится.

— Где?

— Вокруг Академии. Считает Тома своим отцом.

— Знаю, — кивнула Берни. — Том догадался.

— Тогда ты его мать.

Она не смогла ответить. Горло перехватило при воспоминании об ошеломляюще рыжих волосах сына, о мечтательной мягкости голубых глаз. Она родила его в Гефсиманской больнице, где служили сестры ордена Богоматери Победоносицы, в который ей предстояло вскоре вступить.

— Я никогда не понимала, почему ты всегда плачешь на Рождество, когда мы ставим ясли и кладем Младенца. Теперь поняла.

— Теперь поняла, — шепнула Берни.

— Все ошибаются, — сказала Реджис. — Иногда после этого жизнь меняется полностью.

Бернадетта затаила дыхание под прямым взглядом девушки.

— Помоги мне, тетя Берни, — всхлипнула она.

— Сделаю для тебя все, что могу. Расскажи мне, любимая девочка.

— Я сделала нечто ужасное, — разрыдалась Реджис. — А папа взял мою вину на себя.

Трое мужчин едва втиснулись в «пагани-занда», но Крис Келли умудрился проехать с двумя своими клиентами — взявшись во время дознания представлять также Брендана Маккарти, — полмили от полицейского участка в Блэк-Холле до Академии «Звезда морей».

Джон сидел на переднем сиденье, Брендан втиснулся рядом с ним, стараясь не задеть рычаг переключения передач. Крис вел машину быстро, без усилий. Привык мчаться из одного суда в другой, возвращаясь в собственную контору ради новых потенциальных возможностей. Сегодня в конце дня у него назначена партия в гольф в Эйвоне, и хочется поспеть к чаю.

— Итак, — заключил он, больше напоминая в солнечных очках «Персол» кинозвезду на юге Франции, чем защитника, везущего клиентов по сонной Шор-роуд, — они не готовы предъявить обвинения.

— Хорошо, — кивнул Джон, — тем более, что мы не сделали ничего предосудительного.

Молчание Брендана заставило его усомниться в истинности своего утверждения. Не парень ли в конце концов исцарапал Голубой грот?

— Полиция не воспринимает всерьез исчезновение твоей дочери, — продолжал Крис. — Она, по их мнению, взрослая, оставила вполне разумную и продуманную записку. Это тебя беспокоит?

— Так, пожалуй, даже лучше, — сказал Джон. — Мы с Хонор ее сами найдем.

— Судя по сказанному сначала, — продолжал Крис, — я боялся, как бы они тебе не доставили неприятностей из-за ее бегства. Главное, немедленно ее найти. Вы оба сейчас же отправитесь, а я тайком по пути кое-что разузнаю.

— Нет, Крис.

— Заткнись, Салливан. Я уже не Хризантемус, а ты — идиот, ни черта не разбирающийся в законе. Если бы вызвал меня в нужный момент, нам сейчас нечего было бы делать. Я твой адвокат, понял?