Бандитский Петербург. 25 лет спустя - Андрей Константинов

– Сам не знаю. В милицию я идти со своей правдой-маткой не мог – в криминал вляпался. Но как-то насолить всем этим продажным конторам очень хотелось. Мне почему-то казалось, что вы не будете так дотошно изучать детали… Ну а сейчас я и сам против публикации всей этой истории. Ничего я вам не говорил, ребята…

Вот две невыдуманные истории, в центре которых коррумпированные (или сросшиеся) работники правоохранительных органов. И в обеих историях добро не торжествует в финале. Злодеи не посажены в темницу, а просто поменяли место работы. Герой второй истории уволился из УМБР. Или его уволили. По некоторым сведениям, честные коллеги бывшего офицера все-таки «помогли» ему уйти, не сумев, правда, поймать за руку. В таких ситуациях официальным органам сказать нечего: не пойман – не вор. Мы прекрасно понимаем, какую деликатную и щекотливую тему поднимаем. Но замалчивать ее нельзя.

Когда оперативники, рассказавшие нам историю про убитого мальчика, узнали, что мы хотим изложить эту трагедию на страницах прессы, они долго нас отговаривали:

– Об этом писать нельзя. Во-первых, у нас нет доказательств. Во-вторых, люди будут бояться в милицию идти – заявлений от потерпевших не дождешься. И так-то не очень идут, боятся. Ну и, в-третьих, ребята, публикацией такой можно обидеть большое количество нормальных, честных ментов, которые вам и нам в глаза плюнут и правы будут…

– Но ведь это все было на самом деле?

– Было. Но это, наверное, не для печати.

Эх, Россия! Страна азиатская! Неужели вечен этот наш удел вести доверительные беседы только на ушко друг другу…

Мы предлагаем откровенный разговор. Поговорим о том, о чем и так уже говорят давно. В Петербурге действуют целые банды, состоящие из бывших, а иногда и действующих сотрудников милиции. Только официально в Петербурге в 1992 г. было привлечено к уголовной ответственности более 130 работников правоохранительных органов. В Нью-Йорке, где преступность намного выше, чем у нас, эта цифра стала бы сенсацией. Мы воспринимаем ее спокойно. А ведь такие банды всегда представляют особую опасность, поскольку их участники в большинстве своем в совершенстве владеют методами оперативно-розыскной деятельности и конспирации, знакомы с навыками работы со специальными техническими средствами, а кроме того зачастую при совершении преступлений используют милицейскую форму и другую атрибутику, указывающую на принадлежность к силовым структурам. Да и на стадии подготовки преступлений опытным ментам гораздо проще разрабатывать всевозможные подстраховочные моменты.

– С моей точки зрения, организованный характер наша преступность приобрела благодаря бывшим сотрудникам правоохранительных органов, – сказал нам один весьма крупный чин из параллельного ГУВД учреждения. – Блатные никогда бы не смогли создать такие замечательно организованные структуры, какие мы сейчас наблюдаем в бандитском мире – со своей агентурой, разведкой, контрразведкой и аналитическими подразделениями. Нынешняя борьба с преступностью – это выкашивание пехоты… Знаете, как на фронте: рота вся полегла, но на смену ей придут другие роты, потому что целы генералы, которые могут отдать соответствующие приказы и распоряжения…

– Неужели ментовская преступность – результат демократизации общества? – спросили мы одного из экспертов в ГУВД. Он подумал, вздохнул и ответил:

– Те, кто сейчас садится в камеры, родились задолго до перестройки. Те, кто не садится и не сядет никогда, – тоже. В июле 1992 года была обворована квартира бывшего заместителя начальника нашего ГУВД, генерала в отставке. Когда я прочитал ориентировку на похищенное, мне стало дурно. Поинтересуйтесь, ребята, этим делом, прикиньте, на какую зарплату можно купить все то, что вынесли из квартиры генерала…{ Наш интерес удовлетворен не был. Сама ориентировка странным образом «пропала» из компьютерных файлов. А те, на ком висит официально этот глухарь, устало посоветовали нам оставить генерала в покое и не искать неприятностей для себя и для других.} Сейчас, конечно, больше беспредела, больше озлобленности в людях, а менты – такие же люди, как и все… Больше путаницы и неразберихи, больше возможностей… Но, между прочим, менты садились всегда. И ментовские камеры в «Крестах», и зону ментовскую не год назад придумали…

В 1992 году в Санкт-Петербурге к уголовной ответственности было привлечено 137 сотрудников милиции, 77 из них – за грабежи, разбойные нападения и кражи. В мае 1993 года в «Крестах» содержалось 69 арестантов – сотрудников милиции, в основном сержантский состав. Это означает, что около десяти камер в СИЗО на Арсенальной набережной полностью укомплектованы теми, кто по долгу своей службы должен был сажать в это заведение других.

…Эта стандартная «крестовская» камера площадью в восемь квадратных метров, тем не менее, не совсем обычна. С известной долей условности и иронии ее можно назвать элитарной. Здесь сидят всего шесть арестантов, а не десять или тринадцать, как в других: двое из них иностранцы, остальные четверо – бывшие сотрудники милиции. Узнав, что к ним пожаловали корреспонденты, арестанты гостеприимно уступают места на койках. В камере душно; на стене висит приемник. Меланхолично-грустная музыка создает ощущение фальшивого уюта. На обшарпанных стенах – вырезки из дешевых журналов. Койки заправлены шерстяными одеялами; на тумбочке – книги, старые газеты… Арестанты – молодые мужчины – одеты по-домашнему: рейтузы, футболки, войлочные тапочки. Вопреки нашим опасениям, на разговор идут охотно и почти дружелюбно. Некоторые сидят здесь уже более полугода. За что? Не без юмора кто-то отвечает:

– Мы – коррумпированные элементы!

Бывший старший оперуполномоченный из области, сержант охраны, еще один опер из района. Четвертый – интеллигентного вида мужчина, по возрасту самый старший, – поясняет, что служил в МВД по канцелярской части. Все они горячо уверяют нас, что страдают невинно. Сержант охраны, арестованный по делу Малышева в числе многих прочих, считает себя незаслуженно обиженным вдвойне. Во-первых, потому, что связал свою судьбу с милицией. И во-вторых, потому, что его посадили, в то время как настоящие жулики гуляют на свободе.

– Вот вы пишете: Малышев, Малышев, а он не такая уж крупная фигура. Крупные воры заседают в правительстве.

– А за что конкретно вы сидите?

– За то, что охранял частную контору. Они там что-то натворили, а крайним оказался я.

– Меня попросили передать какие-то деньги, – вступает в разговор районный опер. – Я передал. Меня арестовали: взятка! Откуда я мог знать?

– Я понятия не имею, за что сижу; обвиняют по 146-й. Сижу уже несколько месяцев. На допросы не вызывают. Предъявили обвинение, а доказательств никаких. Разве это дело?

«Интеллигент», слушающий товарищей с понимающей улыбкой, веско добавляет:

– Понимаете, у меня семья: жена, дети. Я не убийца, не насильник. Сижу здесь уже несколько месяцев. За это время никаких следственных действий в отношении меня не проводилось. Спрашивается, зачем это нужно, кому? Даром едим хлеб. Хотя бы работу какую-нибудь предоставляли: тапочки шить, например. Коробочки клеить… Хотели потолок побелить, предлагали – нельзя, и все тут.