Шахидка с голубыми глазами - Андрей Дышев

«Во как меня колбасит! – подумал я, с отвращением поглядывая на бутыль с вином. – Где же моя ненаглядная?»

Я решил, что ей тоже стало плохо и она спустилась во двор. Мелкий косой дождь залетал в комнату, сверкал в свете бра. Я шагнул к подоконнику, схватился за него руками. Сердце колотилось в груди с такой отчаянной силой, словно я завершал восхождение на некую горную вершину, граничащую с космосом. Еще один приступ скрутил меня, и я успел лечь животом на подоконник и высунуть голову наружу. «Это я чем-то отравился, – с тупым равнодушием подумал я, подставляя темечко под тонкую холодную струйку, льющуюся с крыши. – Что же я ел вчера? Или вино дерьмовое…»

Я не сразу обратил внимание на множество расплывчатых огней внизу, свет которых пробивался сквозь сетку дождя. И лишь когда услышал гул моторов, догадался, что это сгрудившиеся под домом автомобили. Машины медленно и, казалось бы, бессмысленно передвигались по каменистой площадке, разбрызгивая лужи и шурша щебнем. Темный джип, заляпанный грязью, сдал назад, а затем, переваливаясь с боку на бок, поехал вниз, прочь из деревни. За ним, как за вожаком стаи, устремились другие машины. Они казались мне неуклюжими, неповоротливыми, словно обожравшиеся поросята. «Откуда здесь столько машин?» – подумал я, задрал лицо кверху, поймал ртом струйку воды, прополоскал.

Колонну замкнул микроавтобус, подозрительно напоминающий тот, который встречал Яну в аэропорту. Возможно, я ошибался, потому что в моих несфокусированных глазах мир представлялся мутным и искаженным. Как бы то ни было, мне не стоило торчать в окне, словно в портретной рамке, привлекая своей зеленой физиономией чужое внимание. Не могу сказать, что эта мудрая мысль пришла ко мне с опозданием. Она вообще не посетила мое затуманенное сознание, и я загонял микроавтобус в поле своего зрения до тех пор, пока машина вдруг не остановилась. Раскрылась дверца, кто-то вышел наружу и показал рукой на меня. Из микроавтобуса вышло еще двое или трое. Шлепая обувью по мокрой глине, они быстро направились во двор.

«Как же мне плохо!» – подумал я, прикладывая ко лбу холодную ладонь.

Но как может быть по-настоящему плохо, я узнал через мгновение. В комнату вошел худой, жилистый мужчина с землистым лицом и без каких-либо объяснений врезал мне кулаком в живот. У меня остановилось дыхание, тупая боль заставила меня сложиться пополам и рухнуть на пол. Я услышал, как в комнату зашел еще кто-то, и вслед за этим мне в лицо полетела нога в тяжелом ботинке. От жестокого удара по губам во все стороны брызнула кровь.

– Аккуратнее! – сказал я по-русски, потому как не смог вспомнить, как это слово звучит по-испански. Естественно, незнакомцы не поняли, о чем я их попросил, и стали бить меня ногами все сразу.

Мне казалось, что мою голову вот-вот разорвет изнутри адская боль. От удара каблуком у меня хрустнул нос, последовавший вслед за этим удар сбоку дал некоторое представление о прямом попадании артиллерийского снаряда в ухо… Мое лицо залилось кровью. Я плевался ею во все стороны, что-то мычал и покачивался, как только родившийся теленок. И вдруг с необыкновенной ясностью понял, что меня целенаправленно и осознанно убивают, что эти люди будут пинать мою голову до тех пор, пока от болевого шока не остановится мое сердце или взбитые как в миксере мозги перестанут управлять телом.

Эта мысль, что я стремительно приближаюсь к цифрам, которые впоследствии будут высечены на моей могильной плите, вырвала из моей груди дикий, нечеловеческий вопль. Мои экзекуторы, должно быть, решили, что таким образом я известил их о своей агонии, и потому отошли на шаг и начали с интересом наблюдать за мной. Сам не могу понять, как мне удалось так быстро подняться на ноги. Наверное, душа уже устремилась наружу, да зацепилась за что-то и потянула тело за собой. Продолжая орать, я схватил со стола бутыль с вином и страшным ударом разбил ее о голову стоящего по правую руку от меня незнакомца.

Человек рухнул, как подпиленный баобаб, щедро поливая кровью пол. Его коллеги, не ожидавшие такого поворота событий, попятились от меня, торопливо принимая боксерскую стойку. Я был страшен в эти мгновения. Они защищали свои поганые физиономии, а я жизнь. Я кинул в них телевизор, потом разнес в щепки стул и принялся размахивать его ножкой, как мечом. Пол подо мной шатался, комната плыла, растекалась, переворачивалась, и я больше промахивался, чем попадал. Удары же моих мучителей почти всегда достигали цели. Они прыгали вокруг меня и, словно забавляясь, били кулаками сильно и точно. Наверное, я весь залился кровью, потому как мое единственное оружие вдруг выскользнуло из мокрой и липкой ладони.

Ударом в челюсть меня снова свалили на пол. Я корчился у ног негодяев, как червь, которого насаживали на крючок. Они что-то говорили и смеялись… У меня потемнело в глазах. Руки разъезжались на окровавленном полу. Я почти ослеп, и на угловатую ножку от стула наткнулся ладонью случайно. Сжал ее что было сил. Замах получился сильный, от плеча; палка пошла по широкой дуге, со свистом рассекая тошнотворный от запаха крови воздух, и попала точно в коленную чашечку подонка с землистым лицом. Удар был столь сильным, что я услышал мерзкий хруст кости. Человек бочком сел на пол, истошно крича, и я, зверея и теряя контроль над собой, принялся бить его по затылку, удар за ударом, вышибая из слабеющего тела мокрую гнилую жизнь…

Третий попытался бежать. Я швырнул палку в него, попал ему между лопаток, и он поскользнулся на мокрых ступенях, с грохотом сваливаясь вниз. Я кинулся вслед за ним, тоже не удержался на ногах, покатился по лестнице кубарем, поймал его в темноте, стал молотить кулаками, потом ухватил его волосы и, будто утрамбовывая землю, начал бить его головой о бетонный пол. Он размахивал руками, сучил ногами, на нас с грохотом сыпались ведра, тазы; наконец, тело обмякло, затихло. Я разжал руки и повалился рядом. Словно пародируя меня, рядом шлепнулся мешок с горохом, обдав меня мучнистой пылью с запахом сеней…

Томатное знакомство закончилось.

Держась за стены, сбивая ногами садовую утварь, я выбирался со двора, как из разорванной электрички. Под водостоком я нашел заполненную до краев бочку, припал к стылой зеркальной поверхности губами, жадно и долго пил, а потом умывал истерзанное лицо, шею, окунал голову в этот замерший, притихший, загнанный в ловушку табун дождинок.

Микроавтобус все так же стоял у стены дома, негромко попыхивая выхлопной трубой, пронизывая желтым светом фар комковатый туман. Я с опаской обошел машину, прекрасно понимая, что еще одной драки уже не выдержу. Но микроавтобус был пуст, и я немедленно забрался на водительское сиденье.

Мне приходилось водить машину и после нескольких бессонных ночей, и после разнузданного кутежа, и всякий раз я делал это с неизменным успехом. Но никогда мне не было так трудно, как сейчас. У меня едва хватало сил вращать руль и давить на педаль газа. Дорога, скудно освещенная пучком света, плыла перед моими глазами, словно непредсказуемый, дурной и агрессивный селевой поток. И я со своей замедленной, засыпающей реакцией не поспевал за ее вывертами. Несколько раз машина задела бортом каменные выступы, на крутом повороте столб указателя подчистую снес правую фару… Я поддерживал в себе жизнь и рефлексы болью, прикусывая разбитую губу.