Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Песня – живой жанр, всегда нужный и в радости, и в горе. Пела за работой бабушка – портниха, пытался научить меня петь по-латышски песенку о петушке дед. Песни на слова отца пела редко, но вот об одной из них нельзя не упомянуть, потому что история ее появления связана именно с Чистополем.

Вот как об этом вспоминает отец:

«Песня “Бьется в тесной печурке огонь”, если я не ошибаюсь, была первой лирической песней, рожденной из пламени этой войны, безоговорочно принятой и сердцем воюющего солдата, и сердцем тех, которые его ждали с войны.

Посвящение Софье Кревс на сборнике «Фронтовая тетрадь»

Возникло стихотворение, из которого родилась эта песня, случайно. Оно не собиралось быть песней. И даже не претендовало стать печатаемым стихотворением. Это были шестнадцать “домашних” строк из письма жене. Письмо было написано в конце ноября, после одного очень трудного для меня фронтового дня под Истрой, когда нам пришлось ночью, после тяжелого боя, пробиваться из окружения со штабом одного из гвардейских полков.

Так бы и остались эти стихи частью письма, если бы уже где-то в феврале 1942 года не приехал из эвакуации композитор Константин Листов, не пришел в нашу фронтовую редакцию и не стал просить “что-нибудь, на что можно написать песню”. “Чего-нибудь” не оказалось. И тут я, на счастье, вспомнил о стихах, написанных домой, разыскал их в блокноте и, переписав начисто, отдал Листову, будучи абсолютно уверенным в том, что хотя я свою товарищескую совесть и очистил, но песня из этого абсолютно лирического стихотворения не выйдет. Листов побегал глазами по строчкам. Промычал что-то неопределенное и ушел. Ушел, и всё забылось.

Но через неделю композитор вновь появился у нас в редакции, попросил у фотографа Савина гитару и под гитару спел новую песню “В землянке”.

Все свободные от работы “в номер”, затаив дыхание, прослушали песню. Всем показалось, что песня “вышла”. Листов ушел. А вечером Миша Савин после ужина попросил у меня текст и, аккомпанируя себе на гитаре, спел новую песню. И сразу стало видно, что песня “пойдет”, если обыкновенный потребитель музыки запомнил мелодию с первого исполнения.

Песня действительно “пошла”. По всем фронтам – от Севастополя до Ленинграда и Полярного. Некоторым блюстителям фронтовой нравственности показалось, что строки “до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага” – упаднические, разоружающие. Просили и даже требовали про смерть вычеркнуть или отодвинуть ее дальше от окопа. Но портить песню уже было поздно, она “пошла”. А как известно, “из песни слова не выкинешь”.

О том, что с песней мудрят дознались воюющие люди. В моем беспорядочном армейском архиве есть письмо, подписанное шестью гвардейскими танкистами. Сказав несколько добрых слов по адресу песни и ее авторов, танкисты пишут, что слышали, будто кому-то не нравится строчка “до смерти четыре шага”.

“Напишите вы для этих людей, что до смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть, – мы-то ведь знаем, сколько шагов до нее, до смерти”.

Еще во время войны Ольга Берггольц рассказала мне один случай. Пришла она в Ленинграде на крейсер “Киров”. В кают-компании собрались офицеры крейсера и слушали радиопередачу; когда по радио была исполнена “В землянке” с “улучшенным” вариантом текста, раздались возгласы гневного протеста, и люди, выключив репродукторы, демонстративно спели песню в ее подлинном тексте».

Такой оказалась судьба маленького военного треугольничка, посланного в заснеженный Чистополь…

Неповторимым своеобразным отцовским почерком на обложке книжечки стихов, выпущенных в августе 1941 года, написаны слова, обращенные к матери: «Тебе, солнышко мое!» с посвящением: «Я храню эту книжечку очень бережно, ведь ей нет цены».

Помню, как мама обводила карандашом мою растопыренную ладошку (и это было очень щекотно), чтобы послать письмо «на войну». Вот об этом теперь можно прочитать в стихах 1941 года:

Стали в августе ночи темны,

Осень в стекла стучит дождем.

Дочка шепчет: – Мама, дойдем до войны

И его домой приведем.

– Что ты, ласточка! Слышишь, как плачет дождь!

Заплутала в дожде луна.

Разве ты его в дальних лесах найдешь?

Ночь сегодня темным-темна.

Спи, забудься, касатка! Дыши легко.

Перепутала ночь пути.

Ты совсем еще крошка. Война далеко.

И тебе до нее не дойти.

Мы в письме нарисуем ручку твою,

А письмо отдадим стрижу.

Хочешь, доченька, песню тебе спою?

Хочешь, сказочку расскажу?

Глухо капли дождя по стеклу стучат.

Притаился ребенок, смолк…

– На добычу поджарых своих волчат

Вывел тощий немецкий волк.

Волк ползет по просторам твоей земли.

Хочет крови твоей добыть,

Чтобы воины наши домой пришли,

Надо злого волка убить.

Твой отец с победой вернется домой,

Приласкает дочку свою.

Ты уснула, пушистый зайчонок мой,

Баю-баюшки, баю-баю!..

Западный фронт, 1941

Я родился в Москве 27 июля 1926 года. Незнакомые любознательные люди, услыхав мою фамилию, почему-то часто задавали мне смешной вопрос: «Какое отношение вы имеете к знаменитой американской фирме, производящей швейные машины, а также холодильники, морозильники, телевизоры, видеомагнитофоны, стиральные и сушильные машины и многое чего другое?» Вполне ответственно отвечал: ни-ка-кого! А заодно всегда добавлял, что не являются моими родственниками и такие известные в мире люди, как хоккейный вратарь сборной СССР и «Спартака», польско-американский писатель-лауреат Нобелевской премии, председатель Германской социал-демократической партии в конце XIX века…

Евгений Максимович Зингер, руководитель Шпицбергенской экспедиции. 1990-е

Из всех моих родственников по линии отца в живых, увы, остался только я один. Все остальные погибли на фронтах Великой Отечественной войны или умерли естественной смертью. Судьбе было угодно, чтобы у меня родились не сыновья, а две дочери – Елена и Мария, которые, в свою очередь, подарили мне двух внучек – Дину и Софью. Сильное чувство досады по отношению к себе самому я особенно сильно ощутил после того, когда внучки попросили меня рассказать о своих предках, о которых я практически ничего не знал, да и спросить уже не у кого…

Я с удовольствием каждый день отправляюсь на работу в Институт географии. Мне постоянно хочется делать что-то полезное не только для себя, но и для людей, и я искренне благодарен руководителям Института географии РАН и родного отдела гляциологии за то, что они не торопятся поскорее отправить меня на пенсию…