Гонка по кругу - Евгений Шкиль

* * *

Кухулина отвели в отдельную комнатку с деревянной кроватью без матраца, принесли недурную на вкус еду: свинину с какой-то растительной приправой. Ганзейские игры закончились, а вместе с ними – и самая длинная ночь в году, и теперь наверху немилосердное солнце поливало смертоносным светом безлюдный, переполненный мутантами мегаполис. В дневное время выходить на поверхность было чрезвычайно опасно, и до следующего заката делать было нечего. Что ж, с кремлевскими звездами в ближайшие полдня вряд ли что-то случится. Подождут. Да и собственные мысли нужно привести в порядок.

Кухулин лег на доски и задумался над тем, как произойдет эта встреча с неизвестным, губительным сиянием. Что он увидит за завесой, сотканной из пурпурных лучей? И увидит ли хоть что-нибудь? Во сне перед суператором часто представали башни, с вершин которых его слепили и обездвиживали звезды. Или перед глазами маячила гигантская гардина, за которой скрывалась тайна, но Кухулин не мог пошевелить даже пальцем, не говоря о том, чтобы сорвать проклятую штору.

Если перед кремлевскими стенами люди входят в подобие транса, в измененное состояние сознания, а затем гипнотической силой затягиваются внутрь, то можно ли смоделировать нечто подобное без соприкосновения с неведомой жутью? Сон – тоже измененное состояние сознания. Но это не то. А осознанное сновидение? Способно ли оно хоть чуть-чуть приблизить к тому, что происходит на поверхности в центре Москвы? Человека – вряд ли. А суператора?

«Хоть я и очень похож на людей, но все же другой, – подумал Кухулин. – Вероятно, я чем-то подобен тому, что сидит в Кремле, ведь я умею подчинять своей воле мутантов, как это нечто – людей. Вернее, я раньше покорял своей воле, а сейчас… не могу покорять… покорять…»

– Покорись и покори…

Леденящий шепот вывел суператора из задумчивости. Он стоял посреди широкой площади. Гнетущая тьма безлунной ночи давила нестерпимой тяжестью одиночества. Холодный ветер, обжигая щеки, навевал тоску. Кухулин поднял глаза и увидел башню, и сияющую на ней звезду, и распахнутые настежь ворота, закрытые матовой завесой.

– Покорись и покори… – тихий, вкрадчивый голос обволакивал, сковывал мышцы тела, обездвиживал, требовал безоговорочного послушания.

Нечто противное, склизкое, бездонно-черное вязкой вонючей жижой втекало в нос, в ушные раковины, в глаза, в полуоткрытый рот, жаждало заполнить собой нутро суператора, стать им самим. Кухулин задержал дыхание, пытаясь хотя бы так остановить наступление бесформенного и жуткого Нечто.

– Не противься… – послышался шепот, – впусти… будет легко… будет хорошо…

Матовая завеса озарилась пурпурным сиянием. Суператор дернулся, но не смог пошевелить даже мизинцем. То, что скрывалось за гигантской шторой, парализовало его, превратило в беспомощную статую, в жалкий манекен. Кухулин напряг всю свою волю, но сдвинуться с места так и не смог.

– Впусти… впусти… впусти… или умри… – настойчиво шептал голос, – впусти или умри… впусти или умри… впусти или умри…

«Впустить или умереть… – тело Кухулина не слушалось, но мысли текли беспрепятственно, – такой вот выбор…»

Ветер усилился, завыл, и вслед за ним пурпурное сияние стало ярче, и голос из-за завесы повысился:

– Впусти или умри!

«Но ведь это не мой выбор, – вдруг сообразил суператор. – Не мой выбор, он навязывается мне. Я не покорюсь и не умру».

И тут же Кухулину пришла в голову еще одна нетривиальная мысль: преодолеть черную волю того, что спрятано за воротами, можно, но не усилием, а представлением. Все, что сейчас происходит, ему снится. Так почему бы не сделать сон осознанным? Если ты хочешь сделать шаг, не нужно тщетно напрягать мышцы, надо просто вообразить, что ты идешь. И никакие звезды, никакие стены, ворота и завесы не смогут тебя остановить.

Кухулин так и сделал, он представил, что двигается навстречу гигантской шторе, подсвеченной пурпуром.

– НЕТ!!! – взревело Нечто, и завеса, дико хлопая, заколыхалась на бешеном ветру.

Но яростный крик не смог остановить суператора. Он неуклонно приближался к воротам.

– НЕТ!!! – оглушительный вой разнесся над миром, над целой вселенной.

На миг Кухулина окутало сомнение, и чужая воля темными щупальцами вновь стиснула его мышцы. Но суператор представил себя смело шагающим навстречу опасности и некоторое время спустя оказался возле ворот. Он протянул руку к шторе. Завеса озарилась нестерпимо алым сиянием, пальцы обожгла боль. Кухулин сконцентрировался на том, что матовая ткань – холодная, а свет – тускл. Сразу же Нечто, скрывающееся за мгновенно остывшей завесой, начало угасать. Суператор рванул штору…

И увидел лицо Феликса Фольгера.

– Тебя хрен добудишься, – сказал угрюмый Феликс.

Кухулин поднялся с кровати, осмотрелся, вспомнил, где находится.

– Они Ленору в заложницы взяли, долбаные козлы! – Фольгер сжал кулаки.

– Я знаю, – спокойно произнес Кухулин.

– И что предлагаешь делать? Идти в Библиотеку?

– Я настоял на том, что сперва увижу звезды, а уж потом – будь, что будет.

– Эти чертовы книжники от тебя так просто не отстанут, – Феликс сел на кровать рядом с Кухулином, – но мне тут один тип из кшатриев подкинул интересную идейку. Видимо, в Полисе не все так гладко, как кажется с первого взгляда, здесь ведется подковерная борьба.

– У тебя есть какие-то важные сведения? – Кухулин внимательно посмотрел на товарища.

– Да, – кивнул Фольгер. – Мне тут сообщили о такой любопытной штуке, как Суд Толкований.

– Что еще за суд?

– Я сейчас все тебе расскажу…

Комнатка хорошо вентилировалась, но Леноре было душно. Ее посадили сюда без всяких объяснений. Впрочем, она и так прекрасно понимала, что превратилась в заложницу чужих игр. Девушка впервые за долгое время ощущала себя беспомощной и совершенно одинокой. Раньше у нее был Кух, потом она пыталась сблизиться, подружиться с Феликсом, а теперь – никого не осталось. Никого.

Ведь муж с легкостью пожертвует ею. Ради идеи, ради революции, ради чего угодно, что сочтет целесообразным. Кто она для него? Песчинка в людском море. Вот он выйдет на поверхность, увидит проклятые звезды, сверкающие ослепительным пурпуром, узнает нечто важное – и не вернется в Полис. Не вернется потому, что решит устроить революцию, как в Десяти Деревнях. А революция не смотрит на личность, она делается для общего блага. И даже если Кухулин не станет затевать смуты, согласится ли он быть рабом ненавистной системы, служить этим… книжникам и воякам? Нет, не согласится. Ленора, вспоминая, с каким хладнокровием он разговаривал с Феликсом, стоящим на коленях перед мертвой возлюбленной, убедилась в равнодушии и абсолютной бесчеловечности мужа.

Быть может, было бы лучше, если бы тогда, в Самарском метрополитене, Кух убил ее. Погибла бы она пацанкой среди банды подростков, без надежды на будущее. Ведь лучше семени вовсе не прорасти, чем подняться зеленым ростком и засохнуть, так и не распустившись в прекрасный цветок.