Серебряное небо - Мэри Каммингс

Несколько секунд на площадке был слышен лишь стук подков и фырканье лошадей, все словно ждали, что первым нарушит молчание кто-то другой. Наконец чернобородый ухмыльнулся:

— Знаешь, мужик, мы тут подумали, что все-таки девчонка твоя нам сильно нравится. Оставь ее… ну и вещички, понятное дело — а сам иди своей дорогой. Может, она тебя потом догонит… если захочет, конечно. Сам понимаешь, мы тут молодцы хоть куда!

Остальные мужчины дружно загыгыкали.

— Молчи, — шепнула Лесли и шагнула вперед. Страха не было, было ощущение, что внутри нее натянута струна — стоит шевельнуться, и зазвенит. Но вместо струны зазвенел, разносясь в чистом горном воздухе, ее голос:

— Эй, мудаки! Может, сойдете с лошадок-то? Мне бы не хотелось их ненароком покалечить!

— По-ка-ле-ечить? — словно не веря своим ушам, врастяжку переспросил предводитель.

— Ага. Пожалейте скотинку! — ухмыльнулась Лесли — не менее хищно, чем он.

— Это ты че — мне угрожаешь, что ли?

— Ага!

— Это как же, интересно — вот этой… фитюлькой? — указал он на мачете. Осклабился и через голову Лесли крикнул Джедаю: — Эй, мужик, она у тебя всегда такая храбрая?!

— Фитюлька — у тебя в штанах! — четко и презрительно бросила Лесли. Кто-то из мужчин гоготнул. — А это — мачете.

— Что-о? — Физиономия чернобородого перекосилась от злости, он подал коня вперед. Лесли отступила, оказавшись между ним и мужичонкой с дробовиком.

— А то! — взмах мачете был столь быстрым, что глаз успел отметить лишь короткий отблеск, но подпруга чернобородого была перерезана начисто.

Прянув вправо, Лесли распорола мужичонке руку от кисти до локтя, подхватила выпавший дробовик и швырнула назад, Джедаю.

Конь чернобородого с болезненным ржанием вздыбился — лезвие задело и его — и, сбросив седло и всадника, понесся прочь. Остальные посельчане замерли в растерянности — уж очень быстро все произошло, лишь мужичонка справа, согнувшись вперед и сжимая раненую руку, скулил: «Ой, сука, сука-а!»

Растерянность продлилась недолго — грохнувшись на щебень, вожак тут же рывком вскочил с налившимся кровью лицом и гаркнул:

— Че встали?! Валите мужика, с этой сучкой я сам разберусь! — левой рукой выхватил нож — левша, плохо! — и пригнулся, нашаривая на земле попону.

Совать мачете в ножны времени не было, Лесли просто отшвырнула его. Чернобородый уже пер на нее — левая рука с ножом на уровне горла, правая, обмотанная попоной, прикрывает живот. Так, используя пончо или одеяло вместо щита, дерутся мексиканцы.

Позади зычно бахнул дробовик. Тонкое ржание лошади, звук падения тела — и, одновременно, выпад чернобородого. Она успела отклониться, но лезвие мелькнуло перед самым лицом; отскакивая назад, заорала что есть мочи:

— Бей, бей!

— Что, приписала? — осклабился вожак. — Сдох уже твой защитничек!

Она подавила в себе желание оглянуться, и вовремя: отбросив пончо, он кинулся на нее — правая рука вытянута в попытке схватить, левая, с ножом, готова ударить наотмашь. Наверняка он не ждал, что его противница вдруг, сжавшись в комок, завалится на спину, и по инерции сделал лишний шаг — в тот же миг ноги Лесли распрямились, словно сжатые до упора пружины, ударив его в пах и в щиколотку.

Чернобородый рухнул ничком, она прыжком навалилась на него и, выхватив свой нож, по рукоять всадила ему сзади в плечо. Откатилась, оставив нож в ране, но прихватив взамен выдернутый из кобуры револьвер, и, ни секунды не медля, выстрелила вожаку в ногу чуть ниже колена.

Лишь после этого позволила себе обернуться. Джедай, вопреки словам чернобородого, был вполне жив — сцепившись с крепышом в серой куртке, он заламывал ему руку с зажатым в ней ножом. Рыжая кобыла с пустым седлом скакала вниз по долине, ее всадник навзничь лежал у края площадки.

В седле оставались лишь двое — медноволосый «папаня» и мужичонка с раненой рукой. Но если первый, панически озираясь, топтался на месте — то есть топтался его чалый мерин — то второй, будучи более опытным бойцом, уже понял, что дело обернулось плохо, и разворачивал коня в попытке удрать.

Вылетевшая из кустов собака подскочила к самому носу его буланого — конь взвился на дыбы, но тут же выровнялся и помчался прочь, унося своего всадника.

— Стой, сволочь! — крикнула Лесли и дважды выстрелила вслед. — Ребята, взять их!

Обернулась на панический вопль — «папаня» орал как резаный, пытаясь одновременно стряхнуть со спины повисшую на его вороте собаку, отбиться от другой, вцепившейся ему в ногу, и удержаться в седле. Внезапно пригнув голову, чалый вскинул задом — мужчина потерял стремя и тяжело рухнул наземь.

Собаки кинулись на него со всех сторон, он заверещал уже совсем по-бабьи. Подскочив к нему, Лесли врезала ему ногой по ребрам и рявкнула:

— А ну мордой вниз! Двинешься — в клочья порвут! — схватила за шкирку Дымка и показала на уносившегося все дальше буланого: — Вперед! Охота!

Возбужденная Стая кинулась в ту сторону.

Лесли обернулась — Джедай уже справился со своим противником: нож валялся на земле, а мужчина в серой куртке с залитым кровью лицом сползал спиной вниз по гранитной глыбе. Перехватив взгляд Джедая, она махнула ему рукой «о’кей!»[32]и пинком ноги отшвырнула от чернобородого подальше его нож.

Дольше всего пришлось ловить рыжую кобылу. Взмыленная, с ходящими ходуном боками, она никак не давалась в руки. Пришлось предложить ей кусочек хлеба, лишь тогда удалось подхватить свисавшие до земли поводья. При ближайшем рассмотрении стала понятна причина ее строптивости — на шее у лошадки виднелась сочащаяся кровью ранка от неудачно попавшей дробинки.

Когда, ведя кобылу в поводу, Лесли въехала на площадку, у гранитной глыбы рядком сидели четверо связанных по рукам и ногам посельчан. Пятый — мужичонка с седой щетиной — лежал в стороне: сквозное пулевое ранение в спину не оставляло шанса, что он вдруг вскочит и схватится за оружие.

Джедай, сидя на лежавшем на щебне седле вожака, надзирал за пленниками.

— Мужик, эй, мужик, ты револьверы-то нам оставь, — талдычил чернобородый. — Дробовик можешь забирать — черт с тобой, но револьверы оставь, и разойдемся миром. И двух коней можешь взять — только не моего гнедого, — судя по всему, он так привык быть в своем поселке царем и богом, что до сих пор не сомневался, будто от его слов что-то зависит.

Лесли спешилась и привязала обеих лошадей к заклиненному в щели гранитной глыбы обломку камня. Подошла к мужичонке, пригляделась — крови на губах не видно, глядишь, и выживет. Он был в сознании и встретил ее взгляд спокойно и без злобы, попросил:

— Попить дай, а?

Не отвечая, она отошла к пленникам, развязала медноволосого «папаню».