Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

Трудно предположить, о чём хотела рассказать или предупредить Иоанна. Взять хотя бы одну из самых известных специалистам строф: „Верующему в ангелов не суждено обрести покоя на твёрдой земле, верующий в демонов обречён видеть алчные пасти в каждой улыбке грешного мира. Лишь лезвие меча отделяет геенну от рая, но шествовать по нему не дано ни человеку, ни ангелу, ни демону, потому что взойти на тропу, каждый шаг по коей наносит кровоточащие раны душе, можно, лишь оказавшись одному против всех...“

Очевидно, что речь идёт о противопоставлении отдельной личности массовому сознанию. Возможно, даже о противостоянии между конкретным человеком и обществом. Но что это за личность? Она не должна верить ни в ангелов, ни в демонов, что по христианской традиции, которой Иоанна свято придерживалась в жизни, невозможно. Более того, индивидуума, способного оказаться против всего существующего, монахиня не причисляет и к людям. О ком она говорит? Иносказательна ли строфа или имеет строго определённое значение? Всё сохранившиеся „Откровения“ свидетельствуют о том, что эта женщина обладала здравым, можно сказать, практичным и скупым на фантазии рассудком, а хронисты отмечают, что в бытность Иоанны духовницей она нередко давала королю и его супруге советы, многие из которых помогали Людовику II в успешном управлении государством.

Но в Несвященное писание входят откровения не только Иоанны. Если верить упоминанию в одной из хроник, хранящихся у главы ордена бенедиктинцев, послушницы, разделившие отшельничество со своей наставницей, также оставили после себя некие пророчества. Правда, официальных списков с тех рукописей не обнаружено, а оригиналы либо утеряны, либо хранятся в строжайшей тайне, поскольку, по замечанию хрониста, содержат в себе ещё более удивительные и странные вещи, нежели строфы, написанные Иоанной...»

Любопытная история. Значит, монахиня и четверо её последовательниц? Откровения, пророчества, мистификации... Во всей этой истории меня занимает только одно. Откуда леди Оливии известна строфа из «Откровений»? И герру Грюнбергу, разумеется, тоже. Если то, о чём пишет Дю Латтер, правда, содержание Несвященного писания должно быть интересно только специалистам, углублённо занимающимся изучением религиозных девиаций. Моя хозяйка в особой любви к церкви и церковникам не замечена, Ханс, как мне всегда казалось, вполне себе равнодушен к справлению христианских обрядов. Но им обоим Несвященное писание не просто знакомо, а похоже, выучено наизусть. М-да, хочется задать несколько вопросов, но... Поищу сначала сам текст. Может, в нём, и правда, найдутся все интересующие меня сведения?

— Добрый день, синьор Роберто.

— О, миа донна! Я счастлив видеть вас всей своей несчастной душой и разбитым сердцем!

— Вы всё время шутите, и всё время неудачно, — шутливо заметила невидимая мне с моего места женщина.

— Рядом с такой прелестной донной и любой мудрец потеряет рассудок! Ведь правда, синьоре Джек? Скажите ваше веское слово!

Я перегнулся через подлокотник, чтобы на пути взгляда не стояли шкафообразные редуты, и вынужден был мысленно подтвердить наблюдение, со всей непосредственностью озвученное Аньяри, потому что...

Сегодня на её лице не было ни очков, ни слёз.

* * *

— Как поживает мой заказ?

Роберто развёл руками с нарочито сокрушённым видом:

— Пока ничего определённого, миа донна. Местонахождение всё ещё не установлено, но по последним сообщениям, примерно восемь дней назад их видели в окрестностях Ройменбурга: официантка из придорожного кафе обслуживала супружескую пару. Одну минутку, миа донна, я принесу отчёт за прошедшую неделю!

— А я пока просушу плащ.

Что может послужить для начала беседы лучше, чем вопрос о погоде?

— На улице пошёл дождь?

— К сожалению, — мягко улыбнулась женщина. — Но что ещё можно ожидать осенью от этого города? Частые всхлипывания — самый безобидный вариант. И можно лишь надеяться и верить, что они не перейдут в рыдания.

Под мокрым плащом обнаружились тёмный, довольно бесформенный джемпер и болотно-зелёная длинная юбка, расклёшенная за счёт клиньев из клетчатой ткани. Добавить к этому сапожки на низком каблуке, и получилась бы типичная хозяйка фермы где-нибудь в Йоркшире, раз в год с неожиданной оказией выбравшаяся в центр графства. Но стоило перевести взгляд на гордо поднятый узенький подбородок, как любые сравнения с провинциалкой из воображения безвозвратно улетучивались.

— Я вам не мешаю?

— Нисколько. — Книга, давно и без сожаления захлопнутая мной, отправляется обратно в шкаф. — Я уже собирался уходить.

Женщина обвела немного рассеянным взглядом «блошиный рынок» Аньяри.

— Вы бываете здесь, потому что вам нравятся предметы старины?

В её вопросе чувствовался подтекст, очень глубокий и очень личный. Как если бы сама она причисляла себя к антикварным вещам и хотела расставить точки в общении сразу и навсегда. Наверное, мне следовало соврать, разразиться восторженной речью в адрес лавки и её хозяина, блеснуть познаниями в искусстве эпохи Возрождения или классицизме, но огромные тёмные глаза того необыкновенного вида, про который поэты любят говорить: «бездонный», не заслуживали быть обманутыми.

— По работе.

— Какое совпадение! Меня сюда привели тоже деловые интересы.

Она ожидала совсем другого ответа, ожидала с напряжённым нетерпением, но получив то, что я смог дать, словно одновременно с разочарованием испытала облегчение. Странная женщина. Некрасивая, невысокая, угловатостью облика даже немного напоминающая обезьянку. Но Господь мой, как же она хороша!

Облако волос, слегка смоченных недавно начавшимся дождём, распадается на отдельные пряди, и те, что успели потяжелеть от воды, приникли к гладкому лбу и крадучись спускаются по скулам вниз. Незагорелая, но вовсе не бледная кожа, лёгкий румянец на щеках. Когда женщина молчит, контуры губ и других черт кажутся совсем мягкими и слегка размытыми, как на любимых моим отцом портретах кисти Гейнсборо, но стоит ей заговорить, лицо оживает, наполняется энергией, завораживает. И кажется, будто без общения незнакомка не существует, будто, находясь в одиночестве, она не знает, зачем живёт, а стоит хоть кому-то начать разговор...

Фейерверк. Взрыв. Карнавал красок. И переход из состояния почти потустороннего покоя в крайнюю возбуждённость происходит очень резко. Можно сказать, мгновенно. Наверное, это очень утомительно для того, кто с ней живёт. Но я бы попробовал.

«А без очков вы кажетесь совсем беззащитным...»

Сразу же захотелось спросить: «Почему?», но делать это мысленно было совершенно бесполезно, а вслух оказалось бы невежливым.

— Мы встречались с вами несколько раз, но до сих пор не представлены.

— Считаете, что эту оплошность непременно нужно исправить? Но зачем? Возможно, мы больше никогда и не увидимся.