Мистика древних курганов - Евгений Яровой

«Буджак на татарском языке означает «угол», эта область простирается между Дунаем и Тирасом по направлению к Черному морю и оканчивается острым углом. Нам кажется, что слово «Буджак» намекает на древнее название бессов, которое дали этой области географы и историки. Возможно, что от них происходит и наименование Бессарабии», — писал в 1716 году выдающийся молдавский ученый Дмитрий Кантемир. Свой фундаментальный труд «Описание Молдавии» Д. Кантемир подготовил по просьбе Берлинской академии и собрал в нем множество исторических, географических и этнографических сведений о стране. Однако Буджак он упоминает лишь трижды, а приведенная цитата является самой развернутой. И это не случайно. Удивительно, но факт: этот один из самых важных и интересных регионов восточноевропейских степей не привлекал должного внимания античных и средневековых историков и географов, а позднее и профессиональных археологов.

По правде говоря, и сегодня это малопривлекательная земля: холмистая равнина, изредка пересекаемая балками и пересохшими руслами небольших рек, изнуряющая летняя жара с пыльными лесополосами и сырые южные зимы с промозглыми ветрами. Если еще добавить постоянные проблемы с пресной водой, то становится понятным, почему этот регион длительное время не вызывал энтузиазма у исследователей. Однако мнение о том, что здесь практически не было постоянного населения, оказалось ошибочным. Ошибочным с точностью до наоборот: на этих прокаленных зноем землях всегда жил человек, и, как это ни странно, земля оказалась подходящей не только для скотоводческого хозяйства. Но об этом стало известно лишь после первых раскопок. До начала же 70-х годов прошлого столетия Буджакская степь оставалась еще белым пятном на археологической карте страны.

Это положение не могло удовлетворить ученых, и уже в 1971 году в Тараклийский район приехал сам «патриарх» молдавской археологии, любимец детей и женщин Георгий Феоктистович Чеботаренко. Представитель первого послевоенного поколения археологов, человек незаурядной энергии и обаяния, он сумел убедить руководство Академии наук в необходимости проведения в Буджаке археологических исследований. В результате ему выделили скромную сумму на раскопки. Получив мизерные средства, Г. Ф. Чеботаренко умудрился не только проработать на них два года, но и раскопать за это время 24 кургана — результат немыслимый в наше время! Но «патриарха» никогда не останавливали трудности, и его работа завершилась замечательной археологической находкой. А связана она была с раскопками скифского кургана у села Балабан в северной части Буджакской степи.

Первые пять исследованных курганов оказались возведенными в эпоху бронзы и были частично разграблены в древности. Обнаруженные находки также были весьма скромными: шесть грубых лепных сосудов и несколько кремневых орудий. Однако Георгий Феоктистович не унывал и продолжал раскопки с присущим ему размахом и оптимизмом.

Курган номер шесть поначалу также показался ограбленным. В его центре были обнаружены две крупные погребальные ямы и окружающий их материковый выброс, лежавший под курганной насыпью на уровне древней степи. Расчистка первой ямы показала, что в ней сохранились лишь разбитая в древности греческая амфора и череп лошади. Но самое поразительное, что не было зафиксировано следов ограбления, хотя амфора, изготовленная в причерноморском городе-колонии Гераклея, недвусмысленно указывала, что этот комплекс был оставлен скифами. Не видно было следов ограбления и во второй яме, поэтому за ее расчистку принялся сам Г. Ф. Чеботаренко. Было ясно, что первая яма, скорее всего, является ритуальной и в нее были сброшены остатки погребальной тризны. Значит, основное захоронение рядом. И «патриарх» не ошибся. Как обычно, удача улыбнулась ему: вскоре под лопатой появились непотревоженные кости погребенного. Ее тут же заменили на кисточку и нож, и началась осторожная расчистка черепа. Буквально сразу же под ножом сверкнуло золото: у левого виска лежала изящной формы массивная серьга! Еще одна, точно такая же, была обнаружена через несколько минут у правого виска. Значит, в этом захоронении была погребена женщина.

Обе серьги были изготовлены из дутого золота и украшены сканью и зернью. Их верхняя часть была увенчана с лицевой стороны головой грифона — легендарного скифского животного, а с тыльной — шестилепестковой розеткой. Интересно, что грифон был изображен с высунутым языком, длинными ушами и короной на голове. Древний мастер искусно выделил роговицу клюва, глаза и некоторые детали, которые придали ярко выраженную экспрессивность обеим головкам. Сравнение серег показало, что они практически идентичны и, безусловно, составляли пару. Не вызывал сомнения и тот факт, что они были изготовлены одним, скорее всего греческим, ювелиром.

Более детальное их изучение позволило установить, что эти украшения носили долгое время. Об этом свидетельствовала сильная стертость орнамента и следы ремонта на одной из серег. У нее была сломана дужка, которую в древности заменили золотом более низкой пробы. У этой же серьги были сломаны язычок и частично нижняя часть клюва грифона. У другого экземпляра в древности была оторвана головка грифона, и, чтобы ее приладить на место, были наложены небольшой «воротник» вокруг шеи и маленькая заплата у правых виска и глаза, которая полностью их закрыла. Ремонт, по всей видимости, был проведен менее искусным мастером, скорее всего скифским ремесленником. Об этом говорит неумелая, а порой и просто небрежная ювелирная работа. Однако тот факт, что серьги сохранялись столь длительное время, возможно не одно столетие, указывает на то, что этот ювелирный набор высоко ценился современниками и представлял для них огромную материальную ценность. Значит, в данном захоронении была погребена знатная скифянка, вероятно жена или наложница вождя. Но это мнение показалось сомнительным, когда погребальный комплекс был полностью зачищен.

У черепа женщины лежали двадцать золотых пластин от головного убора с оттисками почитаемой скифами змееногой богини. Здесь же находилось целое бронзовое зеркало в форме диска отличной сохранности. Оно имело прямоугольную ручку, которая заканчивалась овальным навершием. У левой ноги погребенной стоял редчайший сосуд на ножке усеченно-конической формы. Он представлял собой курильницу с крышкой и был изготовлен на гончарном круге из хорошо отмученной глины. Черная внешняя поверхность курильницы была тщательно залощена, а на крышке и венчике имелись симметричные дырочки, позволявшие наглухо закрывать ее содержимое. Закономерными для женщины были и находки костяного веретена для изготовления пряжи и амулета из нижней челюсти молодого волка. Однако остальные находки преподнесли археологам сюрприз: в этом же погребении были аккуратно сложены… два длинных железных копья, два железных подтока от копий для предохранения деревянных древков и тубусный колчан из бересты. В нем оказалось более 150 бронзовых боевых стрел различной формы! Получалось, что эта женщина была в первую очередь воином!

Первый раз старинные легенды об амазонках, кочевавших в этой части причерноморских степей, получили свое полное и несомненное подтверждение. Безусловно, у села Балабан в Южной Молдавии была погребена молодая женщина-воин! Антропологическое изучение черепа показало, что она имела явно скифский облик и ее возраст колебался в пределах 20–25 лет. Правы были античные писатели и историки, которые повествовали о воинственных женщинах-амазонках, ни в чем не уступавших воинам-мужчинам!