Пуговицы - Ирэн Роздобудько

Но столик, который заказал Збышек еще вчера, стоял посреди шумного океана, словно остров, недосягаемый для тех случайных гостей, которые забегали сюда спасаться от дождя.

Збышека Залески здесь уважали.

Он сосредоточенно вытащил салфетку из позолоченного колечка, расправил ее на коленях и с тревогой посмотрел на свою спутницу:

— Ты куда? Сейчас принесут еду.

— Мне надо позвонить.

— Звони здесь, — ревниво хмыкнул Збышек.

Но она встала и пошла к выходу.

Он с тревогой смотрел вслед.

Каждая минута, проведенная с ней, казалась ему золотой. Теперь этих минут меньше.

Улица дышала свежестью вымытого асфальта.

От расплывчатых отпечатков света, которые, как экзотические рыбы, плавали в лужах, поднималась легкая пыль. Плотный ряд автомобилей, припаркованных перед рестораном, скалился в широких улыбках.

Швейцар с удивлением посмотрел на женщину, которая примостилась на спине каменного льва под навесом ресторана и начала нажимать кнопки мобильного.

Даже попытался прислушаться к разговору.

— Джош, это я…

— Слава Богу! Я уже начал волноваться. Фестиваль закончился?

— Да…

— Ты ее видела?

— Да…

— Подошла?

— Нет…

— Почему? Наверное, мне стоило поехать с тобой!

— Не стоит. Я все решила сама.

— Что именно? Не понимаю. Ты с ней говорила?

— Нет.

— Но ты говоришь, что ее видела!

— Видела…

— Почему же не подошла?

Молчание.

— Ты сейчас где?

— В гостинице. Ложусь спать.

— А что это шумит?

— Я открыла окно. Здесь жарко.

— Зачем ты открыла окно?!

— Джош, не считай меня ненормальной! Все в порядке. Захотела подышать дождем.

— Ты говоришь, что жарко…

— Да. Но душно. После дождя. Не волнуйся.

— Я сейчас же вылетаю за тобой!

— Не стоит. У меня уже есть билет на утро. Мы разминемся…

— Что ты будешь делать сейчас?

— Выпью таблетку и лягу спать.

— Это правда?

— Почти…

Она нажала «отбой».

Вышла из- под навеса, ступив ногами в маслянисто-ультрамариновую лужу, посмотрела вверх, прищурилась, ловя лицом капли.

И нахмурилась: ей уже никогда не передать тех цветов, которые видела вокруг, — чистые яркие импрессионистические огни, необычные сочетания оттенков, — не иметь смелости распоряжаться собственным зрением, как ливень распоряжается быстрыми мазками дождевых ручьев.

Когда- то она впадала от этого в отчаяние.

Теперь привыкла.

То зрение и то видение испарились из нее, словно озеро из пустыни.

Все ушло в песок…

Она оглянулась на стеклянную стену ресторана — за ней стоял Збышек, по лицу которого стекали неоновые краски, оставляя его совершенно сухим.

Она сделала успокаивающий знак и снова полезла в сумочку — заиграла мобилка.

Ступив под навес и стряхивая с волос воду, она приложила ее к уху.

— Ну? — нетерпеливо, без всякого приветствия сказала трубка.

— Ничего, Мели, ничего… Я завтра возвращаюсь. Все расскажу.

В трубке хмыкнули.

Прозвучал тот же вопрос, который она слышала несколько минут назад:

— Ты ее видела?

— Видела, Мели, видела… — усталым голосом ответила она.

— Ну — и…? — снова нетерпеливо прокаркала трубка.

— Они были вместе… Я не смогла…

— Вот оно что… А ты не ошибаешься?

— Они были счастливы. Все, как должно было быть…

Пауза.

— Не знаю, верно ли ты поступила… — наконец произнесла трубка.

— Верно. Я не хочу ничего ломать, Мели… — ответила она, попрощалась и положила телефон в сумку.

Збышек Залески встретил ее у дверей ресторана, окутал влажные плечи сухим шарфиком, повел к столику.

— Я обещала, что выпью таблетку и лягу спать, — садясь на заботливо отодвинутый им стул, сказала она.

Он сделал вид, что не слышит.

Официант разлил по бокалам вино.

Она вздохнула, вынула из колечка салфетку и тщательно расправила ее на коленях.

Все ее жесты вызывали у него болезненные приступы нежности.

По крайней мере он видел, что мало кто из женщин, присутствовавших в зале, закрыли подолы своих вечерних платьев ресторанными салфетками…

* * *

…Пробиться в первые ряды к красной дорожке кинотеатра было трудно.

Люди, особенно те, кому не удалось попасть внутрь, занимали очереди за несколько часов до финала действа. И каменели, защищая плечами и спинами все подходы.

Она подумала, что лучше было бы выйти из зала раньше и занять ближайшее место перед турникетом. Но она сидела слишком далеко, на втором ярусе, и, пока спустилась, улица уже была забита толпой.

К тому же до последнего кадра она не могла оторвать взгляд от экрана, вдыхая и выдыхая каждую реплику, каждый кадр, вздрагивая на каждый знакомый пейзаж, глотая ледяной или горячий комок, что катился горлом от узнавания всего того, что отчасти жило в ней самой.

…Джошуа сам сообщил ей о фестивале и об авторстве фильма, которое действительно принадлежало «той самой» Елизавете Тенецкой. Предложил поехать вместе. Но она отказалась: должна быть одна!

Ведь не было дня, чтобы в ее воображении тем или иным образом не возникала картинка встречи. Первые слова. Взгляд. Преодоление неловкости. Без свидетелей!

Поэтому ехать в Нью-Йорк вместе она категорически отказалась.

Сама — и точка! Чтобы не отвлекаться на разговоры, на какие-то общие заботы, на все, что могло бы рассредоточить ее, сделать встречу банальной.

Конечно, Джош хочет помочь, но в этом случае только выбьет ее из колеи. Он понял и взял в Нью-Йорке только один билет.

Только отзвучали аплодисменты, она бросилась к выходу, пробилась сквозь почти смертоносное ущелье между Сциллой и Харибдой, которое образовала человеческая толпа вдоль красной дорожки, и стала ждать.

Ее швыряло из стороны в сторону вместе с толпой, тянущей руки то к одному, то к другому кумиру. Казалось, что она лежит на каменистом берегу океана и ее сотрясают волны пятибалльного шторма, сдирая кожу с ребер.