Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

и в ней пекли довольно сносные булки из муки, купленной в Са-чжеу. Ели мы сытно, спали вдоволь и спокойно в прохладе ночи; далеких экскурсий по окрестным горам вначале не предпринимали — словом, отлично отдыхали и запасались новыми силами».

Двое казаков были посланы дальше с провожатыми-монголами узнать дорогу в Цайдам и вернулись оттуда всего через день с хорошими новостями. Проводники поневоле были вознаграждены и отпущены восвояси, а исследователи остались на некоторое время в долине собрать образцы. По следам караван к тому времени нагнали Иринчинов и Коломейцев, которые рассказали, что прошли 100 верст к верховьям Данхэ и наткнулись на довольно большую, но тупиковую дорогу, ведущую к ныне заброшенным золотоносным рудникам.

Спустя несколько дней переводчик Абдул и двое казаков с семью верблюдами посланы были обратно в Шачжоу забрать остальные запасы дзамбы, риса и пшеничной муки из расчета минимум на четыре месяца, чтобы подготовиться к пути через весь северный Тибет. Посланные возвратились через неделю и привезли весь багаж. Шачжоуские власти, видимо, смирились со свершившимся фактом, однако объявили Абдулу, что, по распоряжению главнокомандующего Цзо Цзунтана, русским не велено давать проводников в Тибет. Чужеземцам предлагалось или совсем возвратиться, или направиться в страну далай-ламы через Шачжоу и Синин, то есть как раз тем путем, по которому незадолго до того отправился граф Сечени со своими спутниками. Однако, имея теперь под руками открытый путь в Цайдам, а в крайнем случае через верховье Данхэ на Кукунор, с запасом продовольствия на четыре месяца и даже более, Пржевальский мог позволить себе проявить своеволие.

«Для нас важно только было, чтобы китайцы заранее не запретили давать нам провожатых в самом Цайдаме. Поэтому Абдул опять уверил китайских начальников, что через месяц мы вернемся из гор в Са-чжеу. Для вящего же отвода глаз заказано было в одной из сачжеуских лавок приготовить к нашему возвращению на пять лан дзамбы и деньги заплачены вперед».

Через пару недель, проведенных за отдыхом и охотой (в процессе ее был открыт новый вид марала, шкура которого впоследствии украсила музей Академии наук) путешественники забрались выше в горы и новую стоянку разбили в небольшой горной долине на абсолютной высоте 11 700 футов. На расстоянии 4–5 верст вздымались покрытые вечными снегами горные вершины, называемые монголами Мачан-Ула и являющиеся западным краем хребта Гумбольдта[109]. Здесь, на альпийских лугах, можно было наконец собрать в достаточном количестве образцы растений. В первый же день собрали около 30 видов цветущих растений, на следующий — столько же. Однако, увы, — затем изобилие закончилось. Напрасно В. И. Роборовский, страстный ботаник, лазил целыми днями по россыпям и скалам: его труды лишь скудно вознаграждались двумя-тремя видами невзрачных растений. На такой высоте стало прохладно; несмотря на июль, случались заморозки.

Охоты с целью добыть шкуры в коллекцию были чаще неудачными. Бараны кончились и в ход пошло сушеное на солнце мясо тех самых новооткрытых маралов. Вслед за животными охотники поднимались так высоко, как никогда прежде, достигая границы вечных снегов.

«С вершины горы, на которую мы теперь взошли, открывался великолепный вид. Снеговой хребет, на гребне коего мы находились, громадною массою тянулся в направлении к востоку-юго-востоку верст на сто, быть может, и более. На этом хребте верстах в десяти впереди нас выдвигалась острая вершина, вся покрытая льдом и превосходившая своей высотою примерно тысячи на две футов ту гору, на которой мы стояли. Сами по себе высокие второстепенные хребты, сбегавшие в различных направлениях к северу от снеговых гор, казались перепутанными грядами холмов, а долины между ними суживались в небольшие овраги. Южный склон снегового хребта был крут и обрывист. У его подножия раскидывалась обширная равнина, замкнутая далеко на юго-востоке громадными, также вечноснеговыми горами, примыкавшими к первым почти под прямым углом. Оба этих хребта названы мною именами хребтов Гумбольдта и Риттера[110]. Помимо них, снеговая группа виднелась далеко на горизонте к востоку-северо-востоку, а еще далее, в прямом восточном направлении, видна была одинокая вечноснеговая вершина; наконец позади, на западе, рельефно выделялась на главной оси того же Нань-шаня также вечноснеговая группа Анембарула.

Приближавшийся вечер заставил нас пробыть не более получаса на вершине посещенной горы. Тем не менее время это навсегда запечатлелось в моей памяти.

Никогда еще до сих пор я не поднимался так высоко, никогда в жизни не оглядывал такого обширного горизонта. Притом открытие разом двух снеговых хребтов наполнило душу радостью, вполне понятной страстному путешественнику».

Пока шли охоты и сбор образцов, Пржевальский выслал людей на разведку по вновь заведенному обычаю. На пятый день они вернулись, рассказав, что повстречали монголов и те встретили их хорошо — это значило, что запрета местных властей или не было, или он до них не дошел. Также удалось выяснить, что обширная равнина, виденная Пржевальским с гор, называется, по крайней мере в западной своей части, Сыртын, и на ней живут цайдамские монголы, принадлежащие к хошуну[111] князя Курлык-бэйсе.

На следующий день экспедиция двинулась вверх по реке Кукусу. Переход через главный кряж Наньшаня был совершен по ущелью, образуемому руслом реки, и был очень труден для вьючных животных. За ущельем путешественников ждала приветливая долина. Однако здесь экспедиция едва не потеряла одного из своих ключевых членов — унтер-офицера Егорова. Охотясь в горах, один из казаков подстрелил дикого яка, но тот убежал. Рассчитывая, что раненый як далеко не ушел, на следующий день Пржевальский послал казака, а с ним Егорова, вдогонку за раненым зверем, в надежде сделать из его шкуры подметки на обувь путешественников, изорванную во время хождений по острым камням. Во время охоты спутники разминулись, и казак Калмынин вернулся в лагерь, думая, что товарищ уже там — но Егорова не было. Ночь стояла прохладная, а огня с собой у Егорова не было, так как он не курил. Пржевальский обеспокоился и начал поиски. В течение двух дней горы были обшарены верст на 25 в диаметре. На пятый день поисков надежда найти товарища живым начала слабеть — теплой одежды у него с собой не было, а морозы к рассвету достигали −7°. С тяжелым сердцем Пржевальский принял решение уходить.

«Назавтра мы покинули роковое место и направились к западу по высокой долине, которая залегла между главным и окрайним хребтами. Пройдя верст двадцать пять, встретили ключ, отдохнули на нем часа два, а затем пошли опять с целью уйти в этот день как можно дальше. Караван шел в обычном порядке, все ехали молча, в самом мрачном настроении духа. Спустя около часа после того, как мы вышли с привала, казак Иринчинов, по обыкновению ехавший