День мертвых - Майкл Грубер

– Да, нехорошо. Допрос был с пристрастием?

– Отчасти. В основном он пытался внушить мне, что все обо всех знает и теперь возьмется за нас по-настоящему, вместе с этой его бандой ручных federales. Я хотел намекнуть, что он впустую тратит время, но воздержался.

– И правильно, но организовать картель будет трудновато, если нам станут дышать в спину. Надо полагать, прямых действий ты не одобришь?

– Кокнуть его предлагаешь?

– Вроде того.

– Скелли, даже если забыть про факт, что мы, вообще-то, не кокаем людей, если те в нас не стреляют, на убийство агента УБН отреагируют жестко – пришлют ударную группу в сорок человек плюс десять вертолетов и легкий авианосец. Надо подумать, как еще можно его отвадить.

– В таком случае я открыт для любых предложений. Как этого козла зовут, кстати?

– Он не представился, – сказал Мардер. – Встреча прошла не совсем так, как требует этикет. Опять же, кстати, – что ты имел в виду под организацией картеля?

Проигнорировав его, Скелли обратился к одному из мексиканцев:

– Крусельяс, как зовут того парня из УБН, который работает с Гилом, Варелой и прочими?

Даже в темноте Мардер узнал одного из типов, явившихся к нему с угрозами вскоре после приезда в Каса-Фелис. Другой, Томас Гаско, тоже был здесь и сверлил его взглядом.

– Уоррен Элсоп, – ответил Крусельяс.

– Благодарю, – произнес Мардер и еще раз спросил Скелли: – Так что там насчет картеля?

– Да я ведь уже объяснял тебе. Помимо оружия нам надо подвезти тамплиерам немного товара. Это часть уговора.

– Нельзя. Я думал, что достаточно ясно выразился.

– Не волнуйся, Мардер. Ты будешь чист как младенец. Сможешь все отрицать.

– Не хочу я ничего отрицать. Хочу, чтобы этого не произошло.

– Слушай, тебя только что спасли или нет? Если б эти ребята не выполняли свою работу, сейчас бы тебе отпиливали что-нибудь жизненно необходимое. То, что мы им платим, – это так, мелочишка; даже на надбавку к месячной выручке не тянет. Их интересуют наркота и оружие. Надеюсь, этот сраный корабль не задержится. Он как раз уже должен подходить к Карденасу. Оп-па, что еще такое?

До этого пикап катил по прибрежной дороге на север от Ласаро-Карденаса, направляясь в сторону Исла-де-лос-Пахарос и дома, но у перекрестка с 37-м шоссе сбросил скорость и остановился на обочине. Крусельяс ткнул Скелли дулом в бок, а сидевший напротив тип обезоружил его. Трое остальных нацелили на американцев автоматы. В темноте заблестели зубы: мексиканцы улыбались.

Хлопнула дверца пикапа, появился Матео Рейес и опустил задний бортик.

– Что происходит, Рейес? – спросил Скелли.

– Планы изменились. Jefe беспокоится насчет обещанного оружия и товара.

– Черт, да я же говорил тебе, чувак, они вышли из Гонконга двадцать пять дней назад. Прибудут со дня на день.

– На транспортировку из Китая в Ласаро-Карденас обычно уходит двадцать три дня.

– Да ну? Это тебе не по автостраде прокатиться. Там ветра, течения и прочая хрень, и еще поломки случаются. Ждать уже недолго.

– Не сомневаюсь, но до тех пор вы побудете нашими гостями.

С этими словами он поднял бортик и вернулся в кабину.

Мардеру и Скелли связали руки кабельными стяжками, напялили им на головы мешки из-под муки, и машина помчалась по 37-му на север.

Мардер нагнулся к другу и проговорил:

– Хорошенькое дельце, однако.

– Ничего страшного, – отозвался Скелли. Его голос звучал приглушенно, но вполне разборчиво. – Так уж эти ребята ведут бизнес. Не переживай. В камеру нас не засадят. Поторчим у бассейна пару дней, в картишки порежемся, а потом придет корабль, и все будет в шоколаде. Ну и вообще, могло быть хуже.

– Это как?

– Ну, например… они могли похитить твою дочурку.

Наутро после ареста отца эта самая непохищенная дочурка наматывала круги по бассейну, надеясь, что изнурительная тренировка обеспечит выброс эндорфинов и поможет успокоить зудящие нервы, но все впустую. Естественно, она волновалась за отца, но скрежетать зубами и изрыгать проклятия ее вынуждало другое – то, как грубо обошелся с ней Скелли этой ночью. Когда он сообщил Стате, что Мардера арестовали за нападение на парня Лурдес, она наотрез отказалась с этим мириться и тотчас бросилась вон из комнаты, чтобы прекратить это безобразие. А Скелли схватил ее и удержал на месте. С ней такого не проделывали лет с шести – унизительное, оскорбительное ощущение. Она вопила как кошка, она исчерпала весь запас ругательств на двух языках, но все без толку. Скелли с презрительной легкостью удерживал ее фирменным спецназовским захватом, пока «Скорая» и полицейские не уехали. Теперь пропал и сам Скелли, бог знает куда, и она осталась одна… хотя нет, совсем наоборот; будь она одна, ее бы это устроило, но какое там. Все проблемы этого нелепого хозяйства легли на ее плечи.

А их долбаный бассейн был слишком коротким для нормального плавания – восемь метров в длину, это абсурд, только для детишек с надувными кругами годится. Выругавшись, она прервалась и выскользнула на берег, чтобы посидеть на кромке бассейна. Теперь Стата их видела: несмотря на усилия Ампаро, они стекались к границам террасы, как брошенные хозяином животные. Бедолаги были до смерти перепуганы. Солнце, озарявшее их жизнь последние несколько недель, сгинуло – кто знает, где оно? В лапах полиции, в черной дыре, и чего теперь им всем ждать? Вот что они хотели услышать от нее – ведь она Ла Сеньорита, может быть даже, новая patrona. А у нее не было ответов.

Впрочем, восемнадцать лет первоклассного американского образования сделали ее экспертом по части заговаривания зубов, так что Стата обтерлась, надела махровый халат и обратилась к собравшимся людям. Она сказала, что отец вышел на связь и с ним все нормально, что скоро он вернется и все останется как прежде. Отец дал им обещание, а он человек слова. Мексиканцы кивали, неуверенно улыбались. Людям хотелось верить ей, даже в этом краю no importa. И толпа стала расходиться. При этом некоторые женщины подходили и легонько дотрагивались до Статы, словно до скульптуры Богородицы Гваделупской в церкви.

К собственному удивлению и облегчению, она поняла, что это не вызывает у нее протеста. Тут не обошлось без матери: может быть, не прожитая матерью жизнь дала ростки в дочери, как семя, что долго дремало в непригодной почве, набухшее, колючее, жаждущее света, неудержимое. А может, Лоуренс и не ошибался насчет Мексики; может, хтонические силы все еще правили здесь, на некоем глубинном уровне, иначе как объяснить то, что произошло с ее отцом и что, по-видимому, происходило с ней самой? Конечно, Стата никогда не стыдилась своих мексиканских корней, но особо и не афишировала их. Это как ярлычок на изнанке блузки: отрывать не обязательно, но когда он вылезает наружу и начинает щекотать шею, заталкиваешь его обратно; такие ярлычки есть у каждого в американском обществе, помешанном на многообразии, с размытыми социальными границами, но в конечном счете они почти ничего не значат в сравнении с талантом, внешностью и деньгами.