Прекрасные сломанные вещи - Сара Барнард

Ее лицо перекосила тревога.

– Ты понимаешь?

Я видела, что она спрашивает искренне.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? Я пытаюсь быть разумной. – Она вымученно улыбнулась. – А ведь ты знаешь, что это не дается мне легко.

Я знала, что мне полагается улыбнуться в ответ, сказать что-нибудь ободряющее, дать ей понять, что я все поняла. Но уши у меня горели, сердце колотилось в груди. Это все было неправильно. Я приехала не за этим. Она наконец делает разумный выбор, и именно это решение закончит нашу дружбу? Разве это справедливо?

– Я не понимаю, почему это значит, что ты не можешь вернуться домой.

Сьюзан печально на меня посмотрела.

– Потому что это не дом, Кэдди. В этом и вся проблема.

– Я думала, тебе нравится Брайтон.

– Дело не в том, нравится он… – Она остановила себя на полуслове и резко, устало выдохнула: – Боже, Кэдди. Неужели ты правда так со мной поступишь?

– Как поступлю?

Я почувствовала, что на глаза набегают слезы, и силой воли заставила их остановиться.

– Мне нельзя говорить с тобой об этом?

– Нет! – взорвалась она. – Нет, потому что это несправедливо. Ты говоришь об этом так, будто знаешь, каково это, словно имеешь хоть малейшее представление, что я чувствовала. Ты правда до сих пор не понимаешь?

Я со странным облегчением наблюдала, как изливается ее злость.

– Хочешь, я тебе расскажу, как скрывала все от тебя? Думаешь, если видела мои истерики пару раз, то тебя уже не удивишь? Да ты понятия не имеешь. Хочешь послушать про мой день рождения? Про мое сраное шестнадцатилетие, когда родители обошлись со мной, будто я для них никто? Я не справилась, психанула и разнесла кухню Сары. А потом, когда Сара попыталась меня успокоить, я порезала себе руки осколками тарелки.

Слезы струились по ее лицу, но я застыла. Я не могла ничего сказать.

Что сказала мама? Ей очень грустно. Очень, очень грустно.

– Двенадцать швов в неотложке, Кэдди. А ты знала? Нет. Потому что я пряталась от тебя, как прятала про себя всякий другой ужас. Теперь понимаешь? И здесь. Семь недель психотерапии. Психологи, медсестры, осмотры, сраные таблетки и все такие: «Послушай, Сьюзан, мы пытаемся тебе помочь». Ты знаешь, как долго я не могла принять, что мне правда это нужно? И теперь ты приходишь сюда – ты, которая вроде вся такая хорошая, такая самоотверженная, – и заставляешь меня усомниться в правильности того, что я делаю?

Я открыла рот – то ли извиниться, то ли оправдаться, – но вместо этого разрыдалась. Таким ужасным, неконтролируемым плачем, который не скроешь и не остановишь. Я ничего не видела от слез, но перед этим я разглядела напуганное, разгневанное лицо Сьюзан и смутно поняла, что делаю как раз то, чего она боялась. Но ведь все должно было закончиться не так. Она должна была вылечиться и вернуться домой, а не уехать навсегда. Не теперь, когда с нами столько всего случилось. Я верила в счастливые концы, и сейчас мне было так грустно. Я все потеряла.

– Кэдди, – нервно сказала Сьюзан.

Имя эхом прозвучало в моей голове. «Кэдди, – подумала я, – хватит думать о себе».

– Прости, – выдавила я и, закрыв лицо руками, попыталась успокоиться.

Резко вдохнула и медленно выдохнула. Закрыла глаза. Когда я снова их раскрыла, Сьюзан, слегка склонив голову, смотрела прямо на меня.

– Ты понимаешь, почему мне нужно так поступить? – спросила она внезапно ровным, спокойным тоном.

Я сделала глубокий вдох.

– Я не хочу.

– Но понимаешь?

Я кивнула. Мне было ясно, что надо срочно все исправить. Если у меня не получится, я потеряю что-то очень важное.

– Хреновая у тебя жизнь.

Сработало. Секунду она изумленно таращилась на меня, но потом ее лицо просветлело, и она вслух расхохоталась.

– Скажи, пипец? – сказала она.

Улыбка исчезла почти так же быстро, как появилась, и ее лицо снова стало печальным и безжизненным. Она повертела ручки сумки и вздохнула.

– Боже, как же тяжело.

– Прости, – сказала я снова.

Ее слова наконец дошли до меня, и я почувствовала, что виновата. Меньше всего мне хотелось заставить ее усомниться в семи неделях прогресса.

– За что?

– За все. – Я промокнула глаза рукавом. Жаль, что я не умею такое обсуждать. – От меня совершенно никакой пользы.

– Нет, Кэдди. Нет. Ты – лучший человек из всех, что я знаю.

Она отпустила ручки сумки и, взяв меня за руки, сжала мои пальцы. Это был такой взрослый жест, и при этом он так ей подходил, что к моим глазам подступила новая волна слез.

– Самая лучшая. Ага? Не думаю, что ты когда-нибудь поймешь, сколько для меня сделала и как много значит, когда кто-то вроде тебя заботится о ком-то вроде меня.

– Кто-то вроде тебя? В смысле, восхитительный и потрясающий? – сказала я. – Почему ты сама этого не видишь?

Я начала понимать, как это несправедливо. Если бы она видела себя моими глазами, то все проблемы бы попросту исчезли. Но она не видела и не увидит никогда, и это было так неправильно и несправедливо, что мне никогда такого не понять.

У Сьюзан задрожал подбородок, и я увидела, что она снова прикусила язык.

– Ты знаешь почему, – мягко сказала она. – Пожалуйста, давай не будем.

Она отпустила мои руки и со вздохом откинулась на спинку дивана.

– Слушай… Мне очень важно, что ты понимаешь. Правда. – Она попыталась улыбнуться. – И я заберу это понимание с собой. В Саутгемптон и куда бы я ни отправилась дальше. Я знаю, что в мире есть хорошие люди и что они могут быть ко мне добры. Мне просто нужно их найти. А потом останется самая малость – не водить их на ночные прогулки и на крыши заброшенных домов.

Вид у нее был виноватый, и я подумала, что они, наверное, неоднократно обсуждали этот вопрос с психотерапевтом.

– Но мне было так весело, как не было никогда раньше, – сказала я. – Это ведь что-то значит?

Она состроила гримасу.

– Я вообще-то как раз об этом. Люди говорили, что я плохо на тебя влияю, и были правы. Но мне не хотелось. Я не собиралась. Но даже если я не хотела, а ты не замечала, это все равно происходило. Понимаешь? И мне очень, очень не хочется быть таким человеком. Поэтому, как я и сказала, мне нужно все поменять. Начать сначала, но на этот раз по-настоящему. Понять, кем я хочу быть, найти хороших людей и быть такой рядом с ними, ага?

Я посмотрела на нее. Моя прекрасная, умнейшая подруга с боевыми шрамами.

Совсем недавно она была незнакомкой. Потом – почти призраком. «Ты можешь быть такой рядом со мной», – хотелось мне сказать. Если попытаться, я могу ее убедить. Я знала, что она мне доверяет. Она меня послушает, если я буду настаивать.