Лётчик - Владимир Малыгин

А после ещё и из пулемёта удачно отстрелялся. Вон, в газетах пишут, что восемнадцать убитых и десяток раненых на обоих крейсерах. Ворошиловский стрелок, можно сказать, снайпер-пулемётчик. Это с летящего самолёта из задней кабины да по движущейся-то цели!

Аккуратно свернул газеты, убрал в ящик стола. Один экземпляр оставил — в госпиталь отнесу, пусть Михаил порадуется.

После завтрака рассказывал собравшимся лётчикам о своих усовершенствованиях, о способах их использования в бою. Высота, скорость, манёвр, огонь — обо всём подробно поведал. Особо коснулся средств воздушной разведки, её значимости в нынешней войне. Не забыл и об обязательном применении средств для спасения собственной жизни — о необходимости использовать привязные ремни в полёте и о приобретении парашютов. Заметил, что не все меня правильно поняли, но что-то доказывать не стал. Я сказал, меня услышали, а вот понять смогли ли… Время и война покажут. В заключение немного поговорили просто о пилотировании. Гидросамолёты — машина тяжёлая, инертная, имеет свои тонкости. Нет, я на них ни разу не летал, не довелось, и желания никакого нет. Но что тут сложного? Всё же и так видно, по планеру, по мотору — как будет летать, как управляться. Опять же сколько раз воочию наблюдал отрыв этих машин от воды. Когда в первый раз увидел взлёт с воды этой машины, летящие во все стороны брызги, то сразу подумал: это хорошо, что штиль, а если хотя бы небольшая волна поднимется? А если на неё поставить пулемёты и подвесить бомбы? Сколько же она разбегаться будет…

Честно сказать, не думал, что мои слова до кого-то дойдут. Но чуть позже до меня долетели слухи, что в мастерских появились заказы, подобные моим. Значит, дошло до кого-то. Тут главное начать, а дальше разойдутся круги по сторонам…

А назавтра мои воздушные приключения плавно переместились сначала на второй план, а потом и вообще отодвинулись в сторону. Везде самым главным и обсуждаемым событием стали грандиозные победы нашей армии в Восточной Пруссии. Штатские ликовали, девушки в городе улыбались офицерам, а те ходили по улицам, распушив перья и надуваясь законной гордостью.

А мне было грустно. Я не историк и хронологию всех текущих событий не помню, так, кое-что в памяти отложилось, но твёрдо уверен, что недолго продлится эта эйфория от наших успехов и очень скоро наступит болезненное разочарование. Самое поганое, что ничего нельзя сделать, только сжать зубы и работать. И какого черта я в этой дыре сижу? Чем занимаюсь? Попробовать отпроситься на фронт? Хоть совесть перестанет мучить…

В несколько последующих дней пару раз слетал с Остроумовым. Покружились над островами, над строящимися укреплениями и батареями. Потом меня перехватил Эссен, а Сергей Васильевич продолжил свои воздушные инспекции с либавскими пилотами. Я смотрю, они тоже без дела не сидят, регулярно облётывают район, что-то фотографируют, мотаются над морем и сушей. Заметил, что начали почти все пристёгиваться, уже перестали этого стесняться, потихоньку уходит бестолковый и опасный авиационный гонор. К сожалению, пулемёты появились пока лишь на двух самолётах. Один у командира и второй у старшего лётчика авиароты. Медленно набирает обороты маховик перемен. Но хоть как-то крутится. Надеюсь, что постепенно раскрутится…

Ближе к середине августа вышел из госпиталя Михаил, и тут уж мне не удалось отвертеться от банкета. Собрались вечером офицерским составом роты в ресторане. Посторонних не было, высоких чинов вокруг не наблюдалось, поэтому посидели душевно, отметили наше награждение. Вахмистр стеснялся в непривычной для себя офицерской среде, держался скромно рядом, не высовывался. Долго засиживаться не стали. И никто не перебрал, не то сейчас воспитание. Да и время военное не позволяет, не поймут в обществе весёлых гулянок.

На следующий день с горечью и больной головой вспоминал момент расчёта. Платить-то за банкет пришлось мне. Вот интересно, инициатива не моя, мне это ни с какого боку не упало, а всё равно крайним сделали. Этак мне и на бомбы денег не хватит. А драгоценности трогать не хочется.

Видимо, так меня этот вопрос напряг, что даже встреченный на аэродроме чуть позже Остроумов обратил внимание на странно-задумчивое выражение моего лица. Ну и я не выдержал. Раскололся до самого донышка. Мол, денег на бомбы не хватает.

Так вы что, бомбы на свои деньги заказываете? — удивился генерал.

А то он этого не знает. Или что, и правда не знает? Не может этого быть!

— Затраченных денег вам никто не вернёт, а последующие заказы попрошу оформлять в письменном виде. Вернусь из полёта, отдадите мне. Постараюсь решить эту вашу проблему. Ишь, на свои он заказывает. Удивляюсь я вам, Сергей Викторович. Вы порой себя словно ребёнок малый ведёте.

Выходит, замечают иной раз окружающие некую странность в моём поведении. Не до конца я вжился в это время, аккуратнее нужно быть, аккуратнее. Хотя странного-то я ничего в своих поступках не видел. Всё делаю, как обычно. А для кого обычно? Для меня того? Или для меня этого? Да ну их куда подальше, эти мысли, сам запутаюсь. Живу и живу, а что удивляются некоторые, так это у меня характер такой. И всё! Поэтому и промолчал в ответ на укор, потому как не знаю, что отвечать. И инспектор молчит, смотрит, точно ответа ждёт. Да не будет ответа.

— Хорошо, Сергей Викторович, что молчите. Только разговор мы с вами обязательно продолжим. Вот вернусь с облёта, и продолжим.

А почему это Остроумов не со мной полетел? Вот он же я? И свободен как раз…

Присел на банку из-под масла, прислонился спиной к фанерному боку фюзеляжа. Фуражку рядом положил, пусть голову ветерком обдувает. Михаил с другой стороны возится, брезент расстелил, пулемёты снял, чисткой занимается и заодно языком мелет, байки травит. Собралась вокруг него небольшая группка механиков, смешки долетают. О чём это он? Прислушался. Так это он свои похождения в госпитале описывает. Ну, балабол!

Пропала разом головная боль, резко поднялся на ноги, жестянка загромыхала, отлетела в сторону.

— Вахмистр, почему посторонние у самолёта? Что, ни у кого никаких дел нет? Так я сейчас мигом всем работу обеспечу! Самолёт в масле, стыдоба какая!

Миг, и вокруг самолёта никого не осталось. Смотрю на растерянного Михаила, а тот тряпку в руке зажал, оправдываться пытается. Не дошло, видимо, почему это поручик взъярился.

— Сергей Викторович, какие же они посторонние? Все свои, механики наши.

— Иди-ка сюда. Да, ко мне поближе, вот так. Ты что же, сукин сын, делаешь? Зачем санитарок и сестёр позоришь, слухи распускаешь? Всё, видеть тебя не могу, ступай прочь.

— А пулемёты… — ничего не понимающий напарник смотрит растерянно.

— Сам закончу. Вахмистр, не доводите до греха, ступайте прочь.

Смотрю прямо в лицо, вижу, как напряглись желваки на скулах, как непонимание сменяется сначала обидой, а потом и яростью.

— Ну! — рявкаю прямо в лицо Михаилу, и он поникает, отступает, разворачивается и уходит, так и не выпустив из рук промасленную тряпку.