Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

остановились перед людским потоком, запрудившим мост от Кутафьей башни в Кремль.

Гермоген и Шуйский прислушались и по шуму тревожных голосов поняли, что привело горожан в Кремль: там, в своей спаленке, умирал их царь, которого они искренне любили, как любит народ блаженненьких людей.

* * *

Патриарх Иов с полуночи не отходил от постели умирающего государя. Царь Фёдор давно уже распорядился выпроводить из опочивальни лекарей. И теперь, оставшись наедине с патриархом, царь молча смотрел на своего духовного отца. Говорить уже не было сил. Да и не о чем. За долгую-то жизнь, а Фёдор считал свою жизнь очень долгой, он устал от разговоров. Вон царица Ирина стоит у дверей спаленки, патриарх удалил от ложа, ждёт от Фёдора последнего слова. Царице он бы ещё сказал. И поискал бы самые сердечные слова, потому что она их заслужила. Но и на сие действо у царя уже не было сил. Он тихо прошептал: «Спа-си-бо...» А ведь думал сказать: «Спаси Бог тебя, Ирина». Он сейчас погладил бы свою любимицу борзую Снежину, которая лежала у постели. Белая, как первый снег, она была ласкова и строга. И к нему, Фёдору, она подпускала не каждого. «Да и не подпустит, как умру. И пусть. Разве что супружницу Ирину. Да чтоб зарычала потом и клыки показала Бориске Годунову. Ан достойный державный муж, да вот устал от него. Устал... А от кого не устал, от Фёдора Романова, что ли? Господи, да ведь Романовы извели меня до унижения своей гордыней: Рюриковичи! Аз такоже Рюрикович!»

Царь Фёдор ещё мыслил, ещё спорил с кем-то про себя, а говорить уже не мог. Да разве в словах дело-то! Суть всегда в самом деле. Вот сейчас он посмотрит на своего духовного отца патриарха Иова — и тот по взгляду поймёт, что нужно государю в последний час жизни. Ему и нужно-то лишь малость, ему бы Иринушку благословить на царствие. Ири-ну-ш-ку!

Иов и не был бы духовником царя, если бы не понимал движения его души. Слова венчают движение духа. Да когда они будут сказаны, может, и вовсе не найдут выхода из душевных глубин? Но они там были, они родились и живут и требуют земного продолжения. Вот тут-то духовник и нужен. Понял Иов царя Фёдора, понял всё, что родилось в его душе. Да в полночь и в словах это движение было выражено: «Ты, отче владыко святейший, благослови на царствие царицу и повели Борису-правителю храм Святая Святых построить. Сие моя мроя». Было это сказано, когда к постели царя слетелись ангелы и святые духи, чтобы утешить его в загробной жизни. Они же и свидетелями будут, когда Иов передаст Борису завещательное повеление. Они же, ангелы-хранители, станут первыми поручителями перед Россией в том, что призванный к престолу Всевышнего царь Фёдор свой земной престол оставил незабвенной супруге царице Ирине. А проявилось сие желание государя в те мгновения, когда патриарх читал молитву:

— Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути...

А как прочитал, ангелы-хранители стали махать крылами над дремлющим Фёдором, он открыл глаза да возрадовался явлению ангелов и рек:

— Отче владыко святейший, благослови ноне на царствие мою незабвенную Ирину-царицу. — А помедлив, добавил мудрые и последние слова: — Во всём царстве и в вас волен Всевышний Господь Бог.

И потекли медленные часы усыпания царя Фёдора. И вся Москва замерла, застыла на лютом январском морозе, но ждала, ждала грозного раската проводных колоколов по усопшему царю всея Руси Фёдору Иоанновичу.

А сколько дней до этого, седмицу, поди, каждое утро народ слышал с амвонов церквей и соборов имя и глагол: «Царь Фёдор здравствует!» Но с каждым днём патриарх Иов, а с ним митрополит Геласий всё тише пели акафисты и про себя повторяли молитву об усопших: «Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезная всем подаваяй, Едине Содетелю, упокой, Господи, душу раба Твоего».

Но на устах этой молитвы у Иова ещё не было. И миновала Богоявленская ночь. И показалось Иову, что минует предсказанный ведунами час кончины и Фёдор обманет судьбу. Не обманул. Да и не пытался.

На исходе дня седьмого января 1598 года царь всея Руси Фёдор Иоаннович скончался. Предстал перед судом Всевышнего последний потомок Калитиного племени.

И были долгие плачевные звоны по всей Руси. И было море слёз. Никогда! — никогда ещё Русь, быть может, со времён Владимира Мономаха и Александра Невского, так не печалилась после смерти своего благочестивого, боголепного и осветованного царя. Набожный и почтительный к справедливому престолу русский народ создал из царя Фёдора любимый образ святого подвижника: ради Христа. Ради Христа взойду на костёр! Ради Христа двинусь грудью на вражеские копья! С тем и жил при царе Фёдоре и его правителе Борисе русский народ.

И позже, когда имя царя Фёдора обросло легендами и сказами, откровение святого Иоанна было предпослано верующими ему, Фёдору. И все любящие Фёдора повторяли благостные слова этого сочинения: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева для исцеления народов».

В том и правда, потому что россияне были исцелены Фёдором от моровой чумы — опричнины. Живя за Фёдором, народ говорил: «И ничего уже не будет проклятого, но престол Бога и Агнца будет в нём. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будет царствовать во веки веков».

Но многие из тех, кто окружал царя Фёдора, не хотели видеть в нём осветованного царя. На всех путях они чернили его и упорно, аки библейские ослы, тянули Россию в пропасть междоусобных раздоров, смертельной вражды, интриг и склок. И всё ради того, чтобы захватить престол осиротевшей России. Митрополит Гермоген был одним из тех провидцев, кто в час смерти Фёдора, будучи на лестнице в царскую спальню, с болью в душе сказал Василию Шуйскому: «Сии люди, рвущиеся и ползущие по ступеням к престолу, не есть мужи, они не любят народ, не умеют быть великодушными, они — тираны». Имел ли в виду Гермоген Бориса Годунова, Фёдора Романова, Фёдора Мстиславского, Василия Шуйского, никто не знал мыслей Гермогена. Много там было и других, алчущих власти.

В день похорон Москва