Гипсовый трубач, или Конец фильма - Юрий Поляков

Итак, Кокотов лежал, предаваясь, быть может, самому упоительному занятию: лелеял нежные образы ночного свидания, уже освобожденные услужливой памятью от ненужных земных подробностей, раскладывал, поворачивал, разглядывал их так и эдак, любовно перебирал, как в детстве - свою коллекцию немногочисленных монет. И тут в комнату влетела бледно-серая, точно казенная простыня, Людмила Ивановна. Держась за сердце, она прошептала: «Обоярова пропала!» - «Как пропала?! - Андрей вскочил, схватил с тумбочки, словно табельное оружие, воспитательно свернутую газетку и собрался бежать на поиски прямо в трусах. - Когда пропала?»

Из задыхающегося рассказа воспитательницы выяснилось, что хватились за завтраком, но девочки, спавшие на соседних кроватях, уверяли, что когда их разбудил утренний горн, Наташина постель была уже пуста. Возникло предположение, что она раненько ушла встречать на Оку солнце - зрелище действительно необыкновенное. И хотя в планах культурно-массовых мероприятий значилась коллективная встреча восхода на Оке (был даже составлен поотрядный график), дети все равно норовили встретить зарю в одиночку или попарно. Солнцепоклонники хреновы! Ну хорошо, допустим, встретила рассвет и встретила. Почему не вернулась к подъему или к завтраку? Куда делась? Ясно - куда: полезла купаться, а там течение и ледяные ключи бьют! И это было самое страшное!

– Вы знаете, кто у нее дед? Академик! - кричала оповещенная Зэка.

– А хоть бы и слесарь! - пробормотал Ник-ник. - Все равно девочку жалко…

– А может, у нее… как сказать… роман с каким-нибудь деревенским? - предположила медсестра Екатерина Марковна, совсем к тому времени запутавшаяся с лагерным шофером Михой.

– У Обояровой?! Да вы с ума сошли!

– Но ведь Мухавина в прошлом году бегала в деревню к киномеханику. А у нее отец - главный инженер!

– Замолчите! - истерично крикнула директриса. - Обоярова - еще совсем девочка. А ваша Мухавина…

За Мухавину, которая в свои пятнадцать (по рассказам очевидцев) была уже на редкость грудобедрой девицей, Зэка разбирали на заседании парткома министерства. Только неопровержимое медицинское свидетельство о том, что до кинокрута девчонка бегала еще к кому-то, причем с последствиями, вовремя ликвидированными, спасло Зою от выговора с занесением.

– Ищите, ищите! - твердила она, глядя на Кокотова с мольбой и обидой.

В ее взгляде было все сразу: и запоздалое сожаление, что она взяла этого бестолкового студента на вторую смену, и напоминание о том, как спасла его от чекиста Ларичева, и упрек в роковой небдительности. И еще, конечно, - тоска хорошей женщины, вынужденной существовать в безысходном двоемужии…

Весь педагогический коллектив, усиленный старшеотрядниками, целый день прочесывал окрестности лагеря и прибрежный лес. По Оке плавала, тарахтя, моторная лодка спасателей, прощупывавших дно багром и бороздивших «кошкой». Вызванный из Москвы водолаз обшарил русло, путаясь в потерянных переметах и обрывках сетей. Безрезультатно.

Кокотову с самого начала помогала в поисках Лена, примчавшаяся при первом известии о катастрофе. И хотя она независимым видом старалась представить случившееся ночью чем-то несущественным, даже пустячным для серьезных и взрослых людей, в ее поведении ясно проглядывалось родственное соучастие в беде своего мужчины. Но когда мужчина попытался напоминающим движением коснуться ее груди, она отпрянула и гневно покраснела, мол, нашел время!

К вечеру надежд почти не осталось. Смеркалось, и поиски прекратили. Старвож Игорь, подавший документы в высшую комсомольскую школу, от отчаянья в кровь искусал свою неуправляемую нижнюю губу. Медсестра Екатерина Марковна уже во второй раз делала Людмиле Ивановне укол магнезии. Лена молча гладила Кокотова по руке, давая таким образом понять, что будет ждать его даже из тюрьмы. В кабинете Зэка стоял густой запах корвалола и валерьянки. Надо было уже звонить в министерство и родителям утраченного ребенка. Вожатые и педагоги молчаливо собрались возле административного корпуса и напоминали родственников, ожидающих вынос тела. Дети, отправленные по палатам, пугали друг друга страшными рассказами про утонувших пионеров, устраивающих по ночам свои потусторонние сборы и линейки…

Именно в этот момент заплаканную Обоярову в лагерь за руку привел колхозный агроном, обходивший покосы и нашедший девчонку в стоге сена…

– Наташенька, ну как же ты так? - запричитала от радости Людмила Ивановна, а давно бросившая Зэка закурила.

– Ну, теперь-то вспомнили? - спросила Наталья Павловна.

– Вспомнил… - кивнул Кокотов.

В его озарившемся сознании как живая возникла та, давнишняя Обоярова - стриженая девочка с бледным большеротым лицом, впалой мальчишечьей грудью и длинными худыми ногами. Сбитые коленки были помазаны зеленкой. В общем, ничего особенного, обыкновенный заморыш-подросток, изнуренный своим растущим организмом. Но в заплаканных глазах девочки наблюдательный Кокотов с удивлением уловил некое призывное высокомерие, которое бывает только у красивых и абсолютно уверенных в себе женщин. Казалось, она уже тогда знала, в кого вырастет, и презирала всех за то, что они этого еще не понимают.

– Давайте выпьем за узнавание! - предложила Наталья Павловна, и в ее глазах мелькнуло то самое призывное высокомерие.

– Давайте… - согласился Кокотов, смутно оцепеневший то ли от вина, то ли от неожиданности.

– А вы догадываетесь, Андрей Львович, из-за чего я тогда убежала?

– Из-за чего? - искренне спросил он.

– Точнее из-за кого…

– Из-за кого?

– Из-за вас!

– Из-за меня?! - оторопел писатель.

– Ну конечно… Я же была в вас влюблена! А вы даже не заметили.

– В меня?!

– В вас, в вас! Вы разве не знаете, что девочки чаще всего влюбляются в учителей… И в вожатых тоже. Но вам было не до меня. У вас сначала была Тая, потом Лена…

– А вы-то откуда знали?

– Дети - штирлицы. А я с вас глаз не сводила.

– Допустим, - кивнул он, внутренне польщенный этим поздним признанием. - Но убежали-то зачем?

– Я видела вас с Обиходихой. Тогда, ночью, у гипсового трубача.

– Что видели? - Кокотову показалось, будто он покраснел не только снаружи, но даже изнутри.

– Все! Я же следила за вами. Представляете, влюбленная девочка видит, как вы… Мне даже сейчас об этом трудно вспоминать. Ну я и побежала, как говорится, куда глаза глядят. Зарылась в стог, плакала… А что бы вы на моем месте сделали? Ладно, давайте еще выпьем! И я сознаюсь вам… Впрочем, я и так сознаюсь. Вы, Андрей Львович, были героем моих первых эротических фантазий!

– Я? - изумился Кокотов и поежился.

– Вы, вы… Не отпирайтесь! Я ведь потом долго воображала себя на месте этой вашей… Елены… Представляла, что вы назначаете мне свиданье у гипсового трубача и делаете со мной то же самое, что и с ней. Вы помните?