Белая гардения - Белинда Александра

— Как ты себя чувствуешь?

— Вчера я думала, что умру. Сейчас мне просто плохо.

— Я решила, что к утру состояние Ирины вряд ли улучшится, — принялась объяснять Аимка, — поэтому сама принесла анкеты для трудоустройства и занятий по английскому.

— Тут все вопросы на английском. — Ирина глотнула воды и скривилась. Интересно, подумала я, чай, который мы пили сегодня утром, был таким ужасным из-за воды?

— Не переживай, анкеты можно заполнить и потом, когда закончишь курсы.

Мы рассмеялись. От смеха лицо Аимки немного оживилось.

— Аимка свободно говорит на шести языках, — сообщила Ирина. — Сейчас она изучает сербский.

— Вот это да! — воскликнула я. — У вас просто талант к языкам.

Аимка поднесла к шее изящную руку и потупила глаза.

— Я родилась в семье дипломатов, — сказала она. — А здесь много выходцев из Югославии, с которыми можно практиковаться.

— Да уж, нужно быть хорошим дипломатом, чтобы занимать должность начальника блока, — с грустью произнесла я. — Вы знаете про Эльзу?

Аимка уронила руки на колени. На зеленой ткани платья они показались мне двумя лилиями, и я с трудом отвела от них взгляд.

— Похоже, все трения, которые существуют в Европе, есть и в нашем лагере. — Она пожала плечами. — Люди спорят о том, кому принадлежат приграничные города, с такой яростью, как будто сами живут в них.

— Как вы думаете, мы можем как-то помочь Эльзе? — поинтересовалась Ирина.

— Мне с ней всегда было трудно, — сказала Аимка, качая головой. — Куда бы я ее ни поселила, она всегда недовольна. Эта особа даже не пытается подружиться с соседями. В другом бараке у меня рядом живут немка и еврейка, которые дружат и во всем помогают друг другу. Правда, они еще молоды, а Эльза — пожилая женщина, к тому же себе на уме.

— Русские говорят: «Покуда есть хлеб и вода, все не беда», — отозвалась я. — Если бы крестьяне были сыты, никакой революции не произошло бы. Мне кажется, что люди в лагере жили бы дружнее, если бы еда была получше. То, что нам сегодня дали на завтрак, вызывало одно только отвращение.

— Да, я постоянно слышу жалобы на еду, — ответила Аимка. — На мой взгляд, австралийцы всегда переваривают овощи и слишком любят баранину. Но во время блокады Будапешта мне приходилось варить ботинки, чтобы не умереть с голоду, поэтому я не считаю, что тут есть особый повод для жалоб.

Я покраснела от смущения. Нужно было подумать, прежде чем делать заявление.

— Аня, а чем ты занималась сегодня утром? — пришла мне ни помощь Ирина.

Я рассказала им о предложении полковника Брайтона и о его взглядах на «демографический вопрос».

Ирина закатила глаза, а Аимка рассмеялась.

— Да уж, полковник Брайтон довольно интересный человек, — сказала Аимка. — Иногда мне кажется, что он просто сумасшедший, но у него доброе сердце. Вам повезло, что вы будете работать с ним. Я попробую подыскать Ирине какую-нибудь работу в детских яслях, чтобы спасти ее от этого дурака, инспектора по трудоустройству.

— Представляешь, он предлагал Аимке работать прислугой, — с иронией произнесла Ирина.

— Правда?

Аимка потерла руки.

— Когда я сказала ему, что владею шестью языками, он ответил, что в Австралии это не имеет значения, главное — чтобы я знала английский. Дескать, переводчики сейчас не требуются, а для любой другой работы я слишком стара.

— Это безумие! — воскликнула я. — Достаточно посмотреть на людей в этом лагере. К тому же полковник Брайтон сегодня утром сказал мне, что таких лагерей множество по всей Австралии.

Аимка фыркнула.

— В этом-то и беда. Воистину, «новые австралийцы». Они хотят, чтобы все мы стали британцами. После разговора с инспектором я пошла к полковнику Брайтону и тоже сообщила ему, что владею шестью языками. Знаете, он чуть не расцеловал меня и тут же назначил учителем английского языка и начальником блока. Теперь каждый раз, когда мы встречаемся, он говорит мне: «Аимка, где мне взять еще двадцать таких, как вы?» Поэтому, несмотря на все недостатки полковника, я испытываю к нему чувство благодарности.

Внезапно Ирина зябко повела плечами и закашлялась. Достав из-под подушки носовой платок, она высморкалась.

— Извините, — сказала подруга. — Наверное, я иду на поправку.

— Нам лучше сходить в Красный Крест, — твердо произнесла я.

Ирина покачала головой.

— Я лучше посплю. А ты пойди к ним, спроси о матери.

Аимка с удивлением посмотрела на нас, и я вкратце поведала ей историю о своей матери.

— Здесь, в этом лагере, Красный Крест вам не поможет, Аня, — сказала она. — Это просто медицинская часть. Вам нужно обратиться к кому-нибудь в их штабе в Сиднее.

— Понятно. — Я вздохнула, не скрывая разочарования. Аимка похлопала Ирину по ноге и, положив апельсин на ящик рядом с кувшином, махнула рукой на прощание.

— Я пойду.

После того как Аимка ушла, Ирина повернулась ко мне и зашептала:

— Она была пианисткой в Будапеште. Ее родителей расстреляли нацисты за то, что они прятали евреев.

— Боже мой! — вздохнула я. — В этом лагере три тысячи исковерканных судеб.

Когда Ирина заснула, я собрала нашу одежду и отправилась в прачечную, которая представляла собой четыре цементные емкости и бойлер. Я принялась тереть платья и блузки последним куском мыла. Повесив их сушиться, я направилась на склад, где кладовщик, поляк, не сводил глаз с моей шеи и груди.

— Все, что я могу вам предложить, — это армейские ботинки, армейская куртка или армейская шляпа. Хотите? — Он кивнул в сторону престарелой пары. Мужчина и женщина пытались натянуть на ноги армейские ботинки. Ноги у старика тряслись, и поэтому он оперся на плечо жены. Мне стало до боли жаль их. Я всегда думала, что старики должны наслаждаться плодами своих трудов, а не начинать новую жизнь на старости лет.

— А мыла у вас нет? — спросила я. — Полотенец?

Кладовщик пожал плечами.

— Это вам не Париж, не отель «Ритц».

Я прикусила губу. Придется подождать до дня выплаты жалованья и пока обойтись без шампуня и туалетного мыла. По крайней мере, одежда выстирана. Может быть, Аимка что-нибудь займет.

По репродуктору, который висел на стене склада, объявили об обеде. Сначала по-английски, потом по-немецки. Я заметила, как вздрогнула старуха, когда прозвучало «Achtung!».

— Зачем объявления делают на немецком? — спросила я у кладовщика.

— Впечатляет, да? — Он криво улыбнулся. — Они решили, что благодаря нацистам все мы хорошо понимаем команды по-немецки.