Самое красное яблоко - Джезебел Морган

глазах мелькнул огонек. Словно говорил он: «Есть ли нам дело, недобрая королева, до того, что слуги болтают? Мы знаем, как все было на самом деле, – ты и я».

И знает Грайне, которая была Кейтлин, которая была Мейбл, но она еще долго никому ничего не расскажет. А когда вернется – никто не осмелится задавать ей вопросы.

Дворец не казался спящим, скорее притихшим, как зверь. Ждущим – пройдет ли охотник мимо или отыщет лежку, и тогда придется драться не на жизнь, а на смерть. Воины беззвучно скользили впереди, осматривая коридоры и галереи прежде, чем мы шли дальше. Но никто не встретился нам, даже там, где при лорде Родерике стояли посты стражи.

Значит, нас ждут – ведь не мог же Рэндалл отослать охрану, когда в городе беспорядки, которые того и гляди кровавым прибоем захлестнут дворец. Как же страшно ему, должно быть, как же жутко ему жить в окружении тех, кто служит без верности, кто прислуживает без уважения. Лишь Элизабет он мог доверять, но не осталось и ее.

Мне не было его жаль. Королевич, при виде которого трепетало сердце, чьего уважения я искала, погиб давно – даже раньше брата, – когда впустил страх в свое сердце и позволил ему взять верх над разумом.

И все же, все же… я боялась и жаждала нашей новой встречи. Хотела заглянуть в его глаза и увидеть ненависть и презрение – чтобы и тени сострадания к нему лишиться.

На этаже, где располагались королевские покои, горел свет. Шаги и резкие отзвуки голосов, длинные тени, скользящие по стенам. Только одна лестница вела туда, и не было ни единой возможности миновать охрану. Воины сделали знак мне и Гвинлледу затаиться внизу, сами же беззвучно скользнули вверх.

Внезапность – единственный их шанс, но даже я понимала, как он мал. Все, что они могли, – связать охрану ближним боем, чтоб солдаты не стреляли, боясь попасть по своим. В руках одного из разведчиков мелькнул маленький арбалет, от наконечника стрелы густо и резко пахло сладким.

Яд.

Гвинллед легко отстранил меня и беззвучно взлетел по лестнице, и густая темнота спящего дворца хлынула вслед за ним вверх по ступеням. С треском погасли факелы, и зимний холод пронесся по коридору, оставляя инистые разводы на стенах. Дикий, бесконечный холод Йоля, в который он родился, беззвездная тьма самой долгой ночи – вот кого призвал он. Я схватилась за плащ мигом озябшими пальцами, и вздох белым облачком оторвался от губ.

Я знаю, он хотел помочь. Напугать, отвлечь, ослепить. И ему это даже удалось.

Но страх ознобом коснулся не только сандеранцев.

Наши воины замешкались – все же не было у них привычки биться с дивным народом бок о бок, и страшные сказки слишком глубоко въелись в их плоть и кровь, чтоб первым делом увидеть выгоду и ею воспользоваться. Кто-то застыл, вспоминая молитву, кто-то против воли дернул рукой, пытаясь сотворить обережный знак. Всего миг длилось оцепенение – но этого хватило.

Сандеранцы опомнились первыми.

Недружно загрохотали ружья, и резкий запах гари и пороха разорвал зимнюю свежесть чар. Сдавленный крик затерялся в хлопках выстрелов, и пахнуло железным и теплым совсем рядом, и тело скатилось по лестнице к моим ногам. «Лишь бы не Гвинллед, – мелькнула паническая мысль. – Лишь бы не он. Хозяйка, пожалуйста, неужели мало я потеряла?»

Вскоре выстрелы стали реже, а крики громче, но быстро стихли и те и другие. Меня все еще колотило от холода, когда яростным пламенем, лизнувшим каменные своды потолка, вспыхнули факелы. У моих ног лежал один из воинов, немолодой уже, тронутый сединой. Я помнила, он добрее прочих смотрел на меня и готов был помочь, если я оступалась.

– Ты в порядке, недобрая королева? – Гвинллед спустился, осторожно ступая меж багряных пятен, сжал мои ладони. Через силу я кивнула, взгляд снова и снова возвращался к мертвецу.

Это судьба его, судьба воина, и сам он, верно, иной и не желал бы. Не горевать следовало, а вознести молитву Охотнику, чтобы отметил он храбрую душу и даровал ей величайшую честь – место с собою рядом в Дикой Охоте.

Но я не могла. Я смотрела в строгое даже в смерти лицо – и видела Деррена, в грязи и крови на черной земле. Гвинллед легко провел ладонью по моей щеке, и слезы замерзли, так и не пролившись, холодом ужалили глаза, и я зажмурилась. А когда открыла их, смахнув с ресниц колючую влагу, Гвинллед уже склонился над мертвецом, провел кончиками пальцев по испачканному кровью лицу, опустил веки – в последней дани уважения.

Кровь осталась на его пальцах, и испарина бисером усеяла лоб. Он дышал рвано, до белизны сжав губы, но все же человеческого в нем было не меньше, чем дивного, и чужая кровь его не жгла.

Еще двое пали в коридоре, позволив остальным подобраться к стрелкам на длину меча. Им мы тоже закрыли глаза – настоящие почести им воздадут потом. Мертвых сандеранцев мы и взглядом не удостоили, и Гвинллед легко перешагивал их, следя лишь затем, чтоб не замарать сапоги в их крови.

Мертвецы устилали его дорогу к короне. Свои и чужие.

И потому был он бледен, куда бледнее, чем обычно, и снежная белизна кожи сменилась пепельной серостью.

Поворот, за ним еще один. Я не сомневалась – в спальне искать бесполезно, нет, Рэндалл встретит нас во всеоружии… или хотя бы во всем блеске власти. Если бы тронный зал оборонять было проще, он остался бы там.

Перед кабинетом стояло всего двое солдат, синие мундиры Сандерана издали бросались в глаза. Спокойно и равнодушно они следили, как мы приближаемся, как мелькают окровавленные мечи в свете факелов, как тьма и холод ползут за нами. Они и не думали сражаться, шагнули в стороны, пропуская нас к дверям.

Это ловушка, колотилась вместе с сердцем единственная мысль.

И приманка в ней – корона.

Ветер хлестнул в спину, раздул огни факелов, но в шаге от сандеранцев исчез, словно на стену натолкнувшись.

Тускло блестели пуговицы мундиров, значки королевской стражи на груди, знаки отличия на эполетах – холодное железо. И столько его было, что любые чары умирали рядом с ним – куда там моему кольцу!

Один из стражей коротко мне поклонился:

– Его величество ожидает вас, леди. Проходите, вы и ваш спутник. Охрана пусть ждет здесь.

Если это и ловушка, то смысла ее мне не понять. Еще шестеро воинов оставалось с нами, и сандеранцы подпустили их